Россия собирает своих евреев
Джон Д. Клиер
(Происхождение еврейского вопроса в России: 1772-1825)
Моим родителям, Юджину и Фрэнсис Клиер,
с любовью и благодарностью
Предисловие
Несколько лет назад М.Гринберг, глава издательства «Гешарим», обратился ко мне за разрешением на издание в переводе на русский язык моей первой книги, «Russia Gathers Her Jews: The Origins of the Jewish Question in Russia, 1772-1825», вышедшей в свет в 1986 г. в издательстве Northern Illinois University Press. Я согласился, но с одним условием. Книга, о которой шла речь; основана на моей докторской диссертации, завершенной в 1976 г. в Университете Иллинойса (в Урбана-Шампейн) под руководством профессора Бенджамина Юроффа. Диссертация основывалась почти исключительно на опубликованных материалах - они, к счастью, имелись в изобилии. Исследование велось в те времена, когда двери советских архивов были крепко заперты перед учеными, изучавшими еврейский вопрос в России, как иностранными, так и советскими.
С тех пор многое изменилось. Двери архивов распахнулись Ученые Восточной Европы получили доступ к документам практически во всех архивах, исчезла цензура, и проблема публикации стала зависеть только от наличия финансовой поддержки. Это привело к настоящему прорыву в области изучения истории евреев и еврейского вопроса как в России, так и на Западе. Историография евреев в России обогатилась не только количественно, но и качественно. В свет одна за другой стали выходить монографии и статьи, содержащие новый подход и новые концепции многовековой истории пребывания евреев на территории бывшей Российской империи. Приняв все это во внимание, я согласился на русский перевод своей книги, при условии существенной ее переработки и дополнения теми документами и материалами, которые мне довелось отыскать в архивах Москвы, Санкт-Петербурга, Киева и Минска в период моих научных командировок в 1989-1998 гг. Настоящее издание и является результатом этого решения.
Необходимо напомнить, насколько бесследно исчезли евреи из советской историографии за период 30-80-х гг. XX в. Ведь даже в качестве объектов советского антисемитизма они выступали не как евреи, а как «сионисты». Отмечу, что историческая наука на Западе тоже внесла свой вклад в «нивелирование» истории евреев в России. Пропаганда времен холодной войны превратила всех евреев в некую монолитную массу - «советское еврейство», единственным желанием которого было «спасение», ожидаемое с Запада. Трактовка статуса евреев как жертв советской тирании распространялась и на историческое прошлое, в результате чего евреи царской России, по сути дела, воспринимались лишь как пассивные страдальцы. Эта концепция очень удачно вписывалась в ту модель историографии русского еврейства, которая была впервые выработана историками на рубеже XIX и XX вв.
Первые историки российского еврейства не были лишь тихими скромными учеными, скрывающимися в архивах и библиотеках. Они, как правило, являлись активными общественными деятелями, для которых наука служила оружием в борьбе за человеческие и политические права евреев. Их новаторские труды основывались на здравой методологии, на архивных разысканиях и на современном им социально-экономическом материале. Кроме того, многие из них привносили в свои научные труды личный опыт.
И.Г.Оршанский, которого по праву считают первым крупным историком русского еврейства, в свое время был прославленным публицистом и ученым. Два труда, на которые опирается его научная репутация, - «Евреи в России» (СПб., 1872) и «Русское законодательство о евреях» (СПб., 1877) - представляют собой собрание статей, первоначально опубликованных им в периодической печати. Выдающиеся историки русского еврейства начала XX в., С.М.Дубнов и Ю.И.Гессен, активно участвовали в борьбе за гражданские права евреев. Даже работа такого ведущего нееврейского историка, как Н.Н.Голицын, подходившего к этой теме в основном с антисемитских позиций, была вызвана его участием в деятельности очередной правительственной комиссии по еврейскому вопросу. Естественно, что ни один из этих ученых не стоял в стороне от политической борьбы своего времени.
Историческим исследованиям редко идет на пользу, когда их привлекают на службу злободневной политике. Зато горячность, которую историки проявляли в полемике по еврейскому вопросу, позволяет выявить их симпатии и антипатии. Классификация их работ затруднена из-за политической ангажированности авторов. Например, с точки зрения такого антиеврейски настроенного историка, как Н.Н.Голицын, появление ограничительного законодательства было вызвано пороками, присущими евреям. Напротив, еврейские историки конца XIX в. совершенно не сомневались в том, что и власть, и народ России ненавидели евреев. Они были современниками погромов 1881-1884 и 1903-1906 гг.. а также «законодательных погромов» (по определению С.М.Дубнова), продолжавшихся до 1917 г. Оглядываясь на XIX в., они нимало не сомневались в том, что политические, социальные, экономические условия жизни евреев постоянно ухудшались. Эти историки ставили перед собой задачу установить и выявить те принципы, которые опирались на казавшуюся неистребимой ненависть русских к евреям.
Названные ученые жили в стране, где государственной религией было православие, пронизывавшее всю жизнь общества. Церковь ревниво оберегала свои привилегии и далеко не симпатизировала принципам веротерпимости. Уже в 1911 г. современники стали свидетелями страшного эпизода, процесса о ритуальном убийстве - дела Бейлиса, которое было использовано властями в политических целях. Стоит ли удивляться, что ученые того времени видели ключевые факторы эволюции российской юдофобии в XIX-XX вв. в «традиции русской православной религиозной нетерпимости» и в «старомосковской ксенофобии».
Религиозный принцип доминировал в работах И.Г.Оршанского. Он изображал российское законодательство в отношении евреев продуктом исторической борьбы между религиозными суевериями, страхом перед еврейским прозелитизмом, с одной стороны, и прагматическим желанием использовать экономические ресурсы и энергию еврейства в интересах государства - с другой. В этой неравной борьбе перевес всегда был на стороне религиозной нетерпимости, что отразилось в запретительном характере большинства российских законов о евреях. Конечно, Оршанский осознавал и существование политических интересов более общего порядка, таких как русско-польское соперничество из-за гегемонии в пограничных районах или социально-экономические проблемы, но считал, что главное - это борьба между религиозными и прагматическими факторами.
Самые сильные и убедительные аргументы в пользу религиозной основы русской политики содержатся в трудах С.М.Дубнова, одного из основателей историографии русского еврейства. Благодаря широте познаний Дубнова его взгляды преобладают в исследовательской литературе по еврейскому вопросу. Это можно с еще большей справедливостью отнести к литературе на английском языке. Когда я еще только начинал заниматься историей еврейства в 1970 г., любая библиография по теме открывалась книгой Дубнова «History of the Jews in Russia and Poland», представлявшей собой английский перевод сочинения, законченного этим автором в конце XIX в.
Дубнов подчеркивал издавна существовавшую традицию религиозной антипатии к евреям в России, зародившуюся в Киевской Руси и разросшуюся до чудовищных размеров в Московском государстве. Дубнову было важно доказать, что эта традиция ненависти на религиозной почве дожила и до имперского периода истории России. По его мнению, религиозные предрассудки превалировали и лишь подкреплялись социально-экономическими соображениями при создании и дальнейшей эволюции законодательства в отношении евреев. Всякий поворот политики, который ему казался вредным для евреев, приписывался этой «религиозной традиции». Он считал, что даже добрые намерения просвещенных властителей - Екатерины II и Александра I - могли лишь ослабить эту реальность, но не в силах были полностью ее устранить. Дубнов всегда полагал, что за европейской маской Санкт-Петербурга всегда скрывается истинное «московское» лицо.
Главным недостатком работ всех историков, приверженных теме религиозной нетерпимости, была неспособность исследовать взаимосвязь между московской традицией и практической реальностью жизни в Польско-Литовском государстве и на Украине, с их различными культурными и религиозными традициями и многовековым опытом сосуществования с евреями. Сторонники мнения о «традиционном русском религиозном антисемитизме» также игнорировали тот факт, что русские чиновники, которым поручалось заниматься делами евреев, являлись не средневековыми «московитами», а уже с начала XVIII в. - бюрократами, частью имперской системы, основанной Петром I, людьми с совершенно новыми идеалами и культурными ценностями. Риторика этих официальных лиц уже не изображала евреев «врагами Христа», а представляла собой дискурс эпохи Просвещения, с его идеей о необходимости решения проблемы еврейства.
Единственным соперником С. М. Дубнова как ведущего историка русского еврейства был Ю.И.Гессен, чья «История еврейского народа в России» (Л., 1925-1927) стала последним комплексным исследованием царского законодательства о евреях. Особенно сильной стороной Дубнова было его знакомство с традиционной еврейской культурой и внутренними пружинами еврейского общества, основанное на прекрасном владении источниками на древнееврейском языке и идиш. Гессен был первым еврейским историком, получившим доступ в государственные архивы. Вследствие этого он смог опереться на более прочный фундамент источников, а его интерпретация политики русских властей в еврейском вопросе оказалась более продуманной и взвешенной. По мнению Гессена, создателями русского законодательства двигало ошибочное мнение о том, что евреи своей экономической («эксплуататорской») деятельностью создавали серьезную угрозу хозяйству населения России, главным образом, крестьянства. Эту научную проблему затрагивал еще Н.Н.Голицын в своем труде «Русское законодательство о евреях». Разница между двумя интерпретациями состояла в том, что Голицын действительно искренне считал евреев виновниками инкриминируемого им разорения крестьянства. Гессен же утверждал, что русские власти раз за разом делали из евреев единственных виновников всех бед крестьянства, оставляя в стороне бесспорную роль в его обнищании дворян-землевладельцев, как и общие пороки феодальной экономики. Эти неверные исходные положения оказались закрепленными в законодательстве. В результате в России неоднократно предпринимались неподготовленные и поэтому обреченные на провал попытки изменить сам характер жизни евреев. Гессен не отрицал необходимости внутренних реформ в еврейской общине. В особенности в работе, изданной в уже в советское время, он подчеркивал тиранию олигархии кагала в отношении еврейских масс. В некоторых аспектах это была первая попытка рассмотреть историю еврейства сквозь призму классовой борьбы, хотя Гессен критиковал кагальное руководство не столько за экономическую эксплуатацию своих единоверцев, сколько за сопротивление культурному обновлению народа.
Позднее некоторые советские историки дали более явную марксистскую интерпретацию истории русских евреев, но этот подход едва набирал силу, когда культурные чистки, вторая мировая война, Холокост, антисемитизм последних лет сталинского правления практически уничтожили науку о российских евреях в СССР. В результате труды этого направления в исторической науке - работы С.М.Дубнова, И.Г.Оршанского, Ю.И.Гессена - превратились в канон и застыли во времени.
За пределами СССР, в Израиле и Соединенных Штатах их работу продолжали немногочисленные еврейские ученые - эмигранты из Восточной Европы, такие как Шауль Гинзбург, Шмуэль Эттингер, Ицхак Маор, Элиаху Чериковер. В США выходили некоторые работы, содержавшие попытку более широкой интерпретации проблемы (Greenberg L. The Jews in Russia. New Haven, 1944-1951; Baron S.W. The Russian Jew under Tsars and Soviets. N.Y.-L., 2nd ed., 1976), но их недостатком являлась узость источниковой базы, а также следование устаревшим концепциям. Ценность книг И.Левитаца (Levitats I. The Jewish Community in Russia, 1772-1844. New York, 1943 и The Jewish Community in Russia, 1844-1917. Jerusalem, 1981) заключается, в первую очередь, в их фактографии и в меньшей степени - в аналитической глубине.
70-80-е гг. XX столетия, когда на Западе выросло послевоенное поколение историков, стали золотым веком изучения Российской империи. Этот ренессанс, наконец, коснулся и историографии русского еврейства. Он начался с публикацией двух исследований по истории Бунда, принадлежащих перу Э.Мендельсона (Mendelsohn E. Class Struggle in the Pale. Cambridge, 1970) и Х.Тобиаса (Tobias H. The Jewish Bund in Russia. Stanford, 1972), которые можно относить как к теме истории русской революции, так и к истории еврейства. Настоящим поворотным моментом стал выход в свет в 1971 г. небольшой статьи Х.Роггера (Rogger H. The Jewish Policy of Late Tsarism: A Reappraisal//The Wiener Library Bulletin. 1971. Vol.XXV. No. 1-2. P.42-51). Роггер подверг сомнению большинство устоявшихся взглядов на мотивы имперской политики в отношении евреев и дал толчок процессу пересмотра стереотипов в изучении русского еврейства.
Это новое направление отражено в работах американских ученых М.Аронсона (Aronson M. Troubled Waters. Pittsburgh, 1990), А.Орбаха (Orbach A. New Voices of Russian Jewry. Leiden, 1980), А.Шпрингера (Springer A. Derzhavin's Reform Project of 1800 // Canadian American Slavic Studies. 1976. Vol.X. No.1. P. 1-24), М.Станиславского (Stanislawski M. Tsar Nicholas I and the Jews. Philadelphia, 1983), С.Ципперштейна (Zipperstein S. The Jews of Odessa. Stanford, 1985). Немецкие ученые в лице М.Реста (Rest M. Die russische Judengesetzgebung von der ersten polnischen Teilung bis zum «Polozenie dlia Evreev» [1804]. Wiesbaden, 1975) и Х.-Д.Леве (Lowe H.-D. The Tsars and the Jews. Chur, 1993) работали в рамках тех же концепций. Более узкая область изучения российской политики в отношении евреев получила развитие в монографии Дж.Френкеля (Frank el J. Prophecy and Politics. Cambridge, 1981), в работах Э.Ледерхендлера (Lederhendler E. The Road to Modem Jewish Politics. Oxford, 1989) и Э.Хаберера (Haberer E. Jews and Revolution in Nineteenth-Century Russia. Cambridge, 1995). Еще внушительнее оказался поток научных исследований и публикаций по истории польского еврейства. Это явление можно проследить по двум специальным ежегодникам: Gal-Ed:
On the History of Jews in Poland. Tel Aviv, 1973 и Polin: A Journal of Polish-Jewish Studies. Oxford-L., 1986. В постсоветское время появились интересные, основанные на новых архивных разысканиях, труды Е.К.Анищенко и Д.З.Фельдмана (Анищенко Е.К. Черта оседлости. Минск, 1998; Фельдман Д. Московское изгнание евреев 1790 года // ВЕУМ. 1996. T.I. No. 11. С. 170-195).
Цель настоящего исследования - рассказать о том, как Россия приобрела значительное еврейское население в конце XVIII - начале XIX вв. и как управляла им. Обращаясь к истории русско-еврейских отношений, я ставлю три важные проблемы: что означал для русских «еврейский вопрос»? Как в России осознавали его существование? Как собирались его решать?
Открытие архивов позволило с большей полнотой, чем прежде, выявить роль еврейской стороны в становлении и развитии русско-еврейских отношений. В прошлом на еврейские общины в России смотрели как на инертную массу, безропотно претерпевающую все эксперименты имперского социального строительства. Считалось, что политическая активность евреев ограничивалась усилиями нескольких лиц, самостоятельно взявших на себя выражение общих интересов, или общинных представителей - штадланов, которые действовали, сообразуясь с конкретными условиями. Это соответствовало традиционному представлению о еврейской политической пассивности в диаспоре. В своей книге Д.Бяли (Biale D. Power and Powerlessness in Jewish History. N.Y., 1986) оспаривает этот стереотип, привлекая примеры из опыта польского еврейства. Я в своей работе стараюсь взглянуть с этой точки зрения на русское еврейство.
В настоящей книге присутствует также одна важная тема, сопутствующая основной. В рассматриваемый период русская юдофобия преобразилась из простого, примитивного религиозного предрассудка, гласившего, что евреи - богоубийцы и «враги Христа», в комплекс более изощренных современных мифов, основанных на мнении, будто евреи - религиозные фанатики и эксплуататоры русских крестьян. К концу XIX в. эти стержневые мифы дополнились легендами о мировом еврейском заговоре, направленном против самих основ христианской цивилизации и власти. России предстояло внести собственный вклад в развитие этих мифов в виде «Книги кагала» Я.Брафмана (Вильна, 1869; 3-е изд.: СПб., 1882-1888) и «Протоколов сионских мудрецов».
Отправным пунктом эволюции этих мифов были концепции, пришедшие в Россию с Запада. В статье М.Раева говорится, что «потребуется большая работа, прежде чем мы сможем с уверенностью восстановить и оценить тот процесс, посредством которого западные нормы, ценности, идеи и обычаи переносились в Россию начиная с XVIII в.» (Raeff M. Seventeenth-Century Europe in Eighteenth-Century Russia? // Slavic Review. 1982. Vol.XLI. No.4. P.619). Моя книга и является вкладом в эту текущую работу. Она послужит также напоминанием (если оно требуется) о том, что западные заимствования в русской культуре могли иметь и темную, зловещую сторону. Таким образом, я прослеживаю, как эти новые, пришедшие извне подходы пережили период первоначального вызревания, и выделяю те элементы, которые стали неотъемлемой частью русской юдофобии, в том виде, в котором она существовала в XIX в. и позднее.
Подготовка русского издания этой книги дала мне редкую возможность переработать и дополнить ее текст. Благодаря этому я смог включить в работу значительный объем нового исследовательского материала, основанного на моих недавних архивных разысканиях. Кроме того, я использовал новые труды коллег, появившиеся с наступлением теперешнего подъема в изучении европейского еврейства нового времени.
При создании этой работы я прибегал к услугам многих библиотек - это университетские библиотеки Беркли (Калифорния), Hebrew Union College, Хельсинки, Гарварда, Иллинойса, Еврейской теологической семинарии, Юниверсити Колледж в Лондоне, а также Библиотека Академии наук Российской Федерации (Санкт-Петербург), Британская библиотека. Библиотека Конгресса Нью-йоркская публичная библиотека, Российская государственная библиотека, Российская национальная библиотека, Центральная научная библиотека им. В.И.Вернадского в Киеве.
Я хотел бы также поблагодарить руководство и сотрудников ряда архивов, в первую очередь - Центрального государственного исторического архива Украины в Киеве, Национального архива республики Беларусь в Минске, московских Государственного архива Российской Федерации и Российского государственного военного архива, Бодлеанской библиотеки в Оксфорде, библиотеки Института еврейских исследований в Нью-Йорке.
Мне удалось осуществить свои поездки для работы в архивных собраниях Восточной Европы с помощью грантов, предоставленных Британской академией (в рамках ее программы научного обмена с Российской академией наук), Юниверсити Колледж (Лондон), Институтом еврейских исследований, Национальным Фондом гуманитарных исследований, Канадским институтом Украины при Университете Альберты.
Карты к этому изданию подготовила К.Пайк из Чертежного бюро Юниверсити Колледж в Лондоне. Иллюстрации предоставлены Центром фотографии, иллюстраций, аудио-и видеоматериалов того же учреждения.
Я особенно признателен Н.Лужецкой, которая перевела мою книгу на русский язык, и моему доброму другу и коллеге, Д-ру В.Кельнеру, взявшему на себя труд по научному редактированию русского издания.
Идея русского издания, как уже сказано выше, была предложена мне М.Гринбергом, директором издательства «Гешарим», которого я благодарю за усилия по ее воплощению в жизнь. Права на русский перевод моей книги получены благодаря любезности директора издательства «Northern Illinois University Press» M.Линкольн.
Издание осуществляется при финансовой поддержке двух организаций: European Jewish Publication Society и American Academy for Jewish Research. Их упорное стремление сделать западные исследования о проблемах еврейства доступными русскому читателю вызывает глубокое уважение.
Как всегда, самым лучшим редактором и откровенным критиком моей работы была моя жена Хелен, и, как всегда, я благодарю ее в первую очередь. Наши дети, Себастиан и София, вносили приятное разнообразие в мои занятия царскими указами и законодательными положениями.
Эту книгу, как и ее английское издание, я посвящаю моим родителям, Фрэнсис и Юджину Клиер.
Доктор Кофман. Меня познакомил с этим именем земляк — Владимир Ноевич Бант, кандидат медицинских наук, истинный ревнитель всего одесского. Человек, родившийся и проживший вплоть до репатриации в доме №1 по ул. Дерибасовской, а ныне — житель израильского города Кфар-Саба.
У моего земляка и приятеля Бориса Песчанского висит на стене картина. Называется «Свиток». Большая – 120х160 см, она занимает центральное место в гостиной, да и во всем его собрании. Бывая у Бориса Израилевича, я, осмотрев стены его квартиры, где время от времени появляются новые вещи, усаживаюсь в кресло напротив «Свитка» и продолжаю его разглядывать.
Купец 2-й гильдии, видный одесский промышленник, общественный и религиозный деятель, потомственный почетный гражданин, владелец фирмы “А.К. Дубинин”, основанной в 1835 году его отцом Антоном Козмичем Дубининым. По семейному преданию, Антон Козмич, торговавший рыбой в Рыбном ряду в первой четверти 19-го столетия, начал вместе с супругой варить рыбу в масле и продавать ее в закрытых стеклянных банках наряду со свежей рыбой. Таким образом накопив капитал, он в 1835 году открыл собственную фирму и в 1850-х годах купил участок на Новорыбной (Пантелемоновской) улице, № 82, и построил доходный дом, в котором была открыта первая лавка фирмы.