Америка-разлучница

Рафаил Гругман

У меня был приятель, Фельдман его фамилия, который в конце шестидесятых стал Стукачом. Нет, я не ошибся, написав “стукач” с большой буквы, ибо этот Стукач стукачом на самом деле никогда не был. А звучная фамилия досталась ему от мамы. Точь-точь, как Каспарову. Тот, когда умер его папа Вайнштейн, для того, чтобы ему дозволено было играть в шахматы за пределами границ, обозначенных неблагозвучной фамилией, также перешёл на фамилию мамы... Вайнштейн-Каспаров стал чемпионом мира по шахматам, а Фельдман-Стукач успешно поступил в Вышку (для несведущих, так в Одессе называют Высшее мореходное училище) и по окончании её ушёл в загранку.

Проплавал он лет двенадцать, успев даже годик поработать в Англии на приёмке строящегося для СССР судна, так что, как видите, чем гордо оставаться безвестным Фельдманом в каком-нибудь задрипанном КБ, мой Фельдман, став Стукачом, повидал мир и сделал хорошую карьеру, доплававшись до должности стармеха.

Конечно, с переменой фамилии случались у него мелкие неудобства, к которым он быстро привык, и если кого-то они раздражали, то его, быстро схватившего казусные достоинства происшедшей с ним метаморфозы, они даже забавляли.

- Кто у телефона?

- Стукач!

- ?! – несведущие обычно вздрагивали, поспешно вешали трубку или отвечали многозначительной паузой, после которой, вспомнив, вероятно, о цели звонка, осторожно спрашивали:

- А-а... Извините, можете ли вы позвать...

С присущей ему иронией оценив смехотворные достоинства новой фамилии, при случае Фельдман щедро эксплуатировал их, используя один и тот же, стопроцентно срабатывающий приём.

Гостиница. Усталая толпа и непробиваемо-недоступный администратор.

Фельдман уверенно подходит к заветному окошку и, буравя бедную женщину взглядом, негромко произносит:

- Я... – пауза, - Стукач... – пауза. - Вас просили забронировать для меня номер?

При произнесении волшебного слова взятая на абордаж администратор тут же отрывалась от сверхсрочных дел, дисциплинированно поднимала голову и, встретившись с его многозначительным взглядом, послушно протягивала регистрационный бланк: “Заполняйте“.

Никогда в таких случаях его не беспокоили обычные для советских гостиниц невинные телефонные звонки с милым женским: “Позовите, пожалуйста...“ – разочарование: “Ах, как жаль...“ – с последующей атакой: “А вы не хотели бы развлечься...“ – и в этом, пожалуй, было единственное неудобство играемой Морисом роли.

Ах да, я забыл сказать, что у него было довольно редкое для Одессы имя – Морис, непонятно как попавшее в их украинско-еврейскую семью.

Но я отвлёкся. Женщины - хорошенькие, повторяю, женщины - всегда были его слабостью. И, несмотря на изматывающие вахты многомесячного рейса, сверхбдительное время и грозно уставное “советико морале“, желание идти на разумный риск (даже во “вражеских“ портах) отбить у него было невозможно.

Гавана, Калькутта, Ханой сохранили его подвиги в сладкой памяти тех, кого он осчастливил, и, возможно, надолго.

Недаром, ох далеко недаром, женщины портовых городов любят ошалело выскакивающих на берег матросов – щедро накопившиеся чувства шампанским стреляют при лёгком прикосновении пробки, мгновенно опустошая наполовину застоявшуюся в морозильнике бутылку. Второй бокал пьётся медленно и сладко, и хмель его ещё долго волнует кровь.

Возможно, он и дальше плавал бы, покоряя усами своими заморские порты, если бы неожиданно для всех не женился на младшей сестре своей одноклассницы Любки Бессоновой – Вере.

Неожиданность (он всё-таки больше дружил с Любой) оказалась месяцев через пять вполне житейской, цикавой и всеми любимой Аллочкой. Чего только не бывает в жизни? Даже Авраам, каким уж ни был праведником, если вы помните по Библии, тоже - жил все годы с Саррой, а сына, на удивление соседям, настругал с египтянкой Агарью, создав проблемы с разделом наследства всем последующим поколениям Иосифа и Исмаила.

Если Стукач перед кем-то и согрешил – я, коль вы не возражаете, буду по-прежнему называть его по фамилии, - то не настолько, чтобы быть всеми осуждаемым. Тем более что внешне супруги жили вполне пристойно.

Что и говорить, если бы жившим в гротескно-уродливое время, когда с детства соблюдались усвоенные правила игры: чего и когда можно, а чего и когда нельзя, (своего рода счастливая формула мирного сосуществования) – если бы с приоткрытием форточки, называемой в новых словарях “гласностью”, вдруг не стало ясно, насколько всё обрыдло и опротивело, и всем вдруг не захотелось тотчас же протиснуться в возникшую щель и широко вздохнуть, но уже с той стороны, то, может быть, ничего бы и не произошло.

Первую атаку Морис выдержал. Ему совершенно не хотелось уезжать, и не потому, что там надо было вкалывать. Кто-то, а он работать умел – на судне механику за чужие спины не спрятаться. А пойти в рейс под любым флагом классному моряку – только захотеть. Просто ему не хотелось ехать. Ни в Израиль, ни в Америку. Несмотря на массовый психоз: завтра, быть может, будет поздно – границу закроют.

Вокруг на глазах рушились семьи: кто-то уезжал, правдами и неправдами забирая детей, кто-то оставался. И зачастую именно женщины произносили первое слово, после которого и закручивалась ломающая судьбы карусель эмиграции.

В семье Мориса карты разложились так: жена – русская, он наполовину – еврей, наполовину - украинец. Без него она выехать не может, а он ехать не хочет. Ни в какую. С этого и началось.

За три дня до развязки я встретил его на Бебеля. Он был возбуждён, и на невинный вопрос: “С тобой всё в порядке?“, - разразился истерикой:

- Я что у них - транспортное средство? Верка-дура ультиматум поставила: или едем, или разводимся. И дочь всецело на её стороне. Каждый день разговоры только об отъезде. А я ехать не хочу. Я согласен, здесь сейчас плохо. Да! Но не может же это продолжаться вечно. За границей, поверь мне, сладкой жизни ни у кого нет. И манна небесная на голову не сыплется!

- Флаг ей в руки. Пусть разводится, если такая умная. И чего она добьётся? Без тебя она всё равно далеко не уедет.

- Она угрожает выйти замуж за отъезжающего! Хоть фиктивно!

- Скажи, что в таком случае, ты не выпустишь ребёнка. Не подпишешь разрешение. Куда она денется?

- Говорил! Но ты знаешь, что она мне ответила?

- Ну?

- Что жить они здесь всё равно не будут. И если я не выпущу Аллочку, они выбросятся с пятого этажа! И их смерть будет на моей совести!

- Да ну... Грязный шантаж... Даже не бери в голову...

Я устал от дискуссий, обычных для Одессы одна тысяча девятьсот девяностого года. И желая успокоить его и поскорее завершить бессмысленный, как мне тогда казалось разговор, отделался дежурной фразой: “Ничего, всё образуется. Подумайте, взвесьте ещё раз. В общем, звони“. - И ушёл.

А через три дня он повесился. Никогда бы не поверил, что он, всегда спокойный и рассудительный, с ироничной улыбкой смотрящий на мир, так неожиданно мог разрешить семейный конфликт. Иначе не мог? Вопрос в никуда.

Двадцатый век в Одессе заканчивался под душераздирающую песню-крик, назойливо гремящую из коммерческих киосков: “Я отдала тебе, Америка-разлучница, того, кого люблю, храни его, храни...“

* * *

Прошло без малого двенадцать лет. Недавно я встретил Веру на бордвоке. Она гуляла с внуком и с мужчиной. То ли с новым мужем, то ли с бойфрендом – я не стал подходить и утолять любопытство, каким образом она оказалась в Нью-Йорке. Впрочем, всё в этом мире имеет цену. Бесценен лишь океан, привычно смывающий на песке следы жизни.

Одесса 1990, Нью-Йорк 2002

Нужна мне ваша фаршированная рыба

Рафаил Гругман

(отрывок из книги)

Ой... Как объяснить вам доходчиво, что такое Брайтон? Если сумеете вы представить себе Привоз в ста метрах от Ланжерона, это оно и есть. При этом пустите для полноты счастья поверху железную дорогу, а для колорита разбавьте публику детьми разных народов: китайцами, мексиканцами, пакистанцами и афроамериканцами. Только не переусердствуйте... Нашего брата должно быть больше. О, что-то стало вырисовываться...

Теперь немножечко географии. Кони Айленд Авеню разрезает Брайтон Бич Авеню пополам. Или где-то около этого. Справа, если стоять лицом к океану, вплоть до Ошеан Парквэй – проходной двор на пляж. Это как Обсерваторный и Купальный переулки. Справа, как я уже говорил вам, дети мои, Привоз в ста метрах от Ланжерона, но слева... Если мы говорим о маленькой Одессе от Кони Айленд до Пятнадцатого Брайтона, слева – Дерибасовская.

Слева - начиная от Одиннадцатого Брайтона, выходящие на океан шикарные кондоминиумы Ошеан Фронт Лакшери, от трёхсот тысяч до более миллиона долларов... Напротив - театр “Миллениум”, ресторан “Одесса”...

Здесь нет задрипанных домиков, заселённых преимущественно пакистанцами, турками и нелегалами из России. Это прерогатива другого Брайтона, Привоза.

А теперь, если вы вошли в образ того, что в Америке именуется “маленькая Одесса”, предложим новоприбывшим исторический экскурс по Брайтону “от дяди Яши”. Для верности его лучше было бы озаглавить так: краткая история Брайтона в изложении Яши Вайсмана. Поскольку Яше соблюдать правила игры незачем, его история несколько отличается от официальной.

- Жизнь на Брайтоне появилась в конце девятнадцатого века, в восьмидесятых годах, когда железная дорога докатилась до Брайтон и Кони Айленд пляжей. Локомотив не успел добежать до океана, как умные люди выстроили четыре гостиницы, Отель Брайтон Бич - наибольшая из них. Тогда же, к удовольствию ньюйоркцев, Брайтон обзавёлся ипподромом.

Что такое злачное место и где был Лас-Вегас конца девятнадцатого - начала двадцатого века? Два вопроса - в одном. Это казино на Ошеан Парквэй, театры, рестораны, аттракционы, собачьи и лошадиные бега, азартные игры, короче - все, что вам в голову взбредёт, чтобы выпотрошить карманы любителей приключений. И это и есть Брайтон. Туристическая Мекка. Восторг и опьянение. Любовь и разорение.

А в 1911 году – всему иногда приходит конец - ипподром был перестроен. Резвые скакуны и гончие собаки уступили место новому идолу фордовской Америки – автогонкам.

Скорости в то время были, конечно, не в пример нынешним, но несчастных случаев со смертельным исходом было предостаточно. Под напором многочисленных жалоб и судебных исков владельцы автодрома дрогнули, закрыли бизнес и продали поляну. Запомните это место – район Десятого Брайтона - и смахните вековую пыль с дачных домиков. Перед вами автогонки с азартными играми, стряхните и эту пыль – собачьи и лошадиные бега... Входите во вкус?

И что вы чувствуете после этого: запах навоза или машинного масла? Вы чувствуете то, что мы имеем на этом злачном месте сейчас - тесную застройку домиков-близнецов, кафе “Глечик”, книжный магазин “Чёрное море”... А раз Чёрное море, то и “Турецкие ковры”. Не густо, однако...

Но теперь самое главное: как попали сюда мы, российские евреи, кто сказал за нас слово, и кого мы должны благодарить, что в массе своей мы находимся здесь, а не где-нибудь в Коламбусе. Тоже, к слову сказать, Америка. Штат Огайо.

Молодость Брайтона - прибежище русских евреев, поселившихся здесь с первой волной эмиграции, приходится на погромы девятьсот пятого года. В начале двадцатого века Брайтон разговаривал на идиш. Здесь был курорт, продолжавшийся вплоть до Второй мировой войны.

А в пятидесятых годах жизнь на Брайтоне стала угасать. Молодёжь уезжала, оставляя пенсионеров доживать свой век на берегу океана. Стала меняться публика - эмигранты из Азии, местные босяки, беднота – устремились к району, где можно делать быстрые деньги. Некогда дорогие квартиры стали стремительно падать в цене. Преступность захлестнула улицы. Бизнесы заколачивали двери и бежали прочь. Пляжи опустели. Туристы исчезли. Жители боялись выходить из дому и открывать окна.

Дядя Яша берёт паузу, чтобы слушатели осознали трагедию – гибель Помпеи, утёрли слёзы и приступили к раскопкам исчезнувшей цивилизации. Но поскольку их всего двое – Шелла и Изя - и аплодисментов не последовало, он меняет партитуру – трубы уступают место жалобному плачу скрипки. Обращённой к Изе:

- Что тебе сказать, если бабелевская Молдаванка – это аль-капоновское Чикаго, то Брайтон шестидесятых - это компот с косточками. Из Гарлема и Чикаго. За считанные годы сады белой акации превратились в кактусовые рощи. Пляжи Аркадии - в голливудские сцены мафиозных разборок. Но что вы прикажете делать тем, кто в этих садах провёл юные годы? Встретил первую любовь и почувствовал сладостный вкус первого поцелуя? То-то и оно...

Ты что-то слышал о раввине Каханэ и “Лиге защиты евреев“? Власти не говорят об этом, но мне-то чего бояться – я ведь не собираюсь баллотироваться в Президенты. В то время как белые оставили Чикаго и Детройт и бежали в пригороды, Брайтон оказался единственным местом в Америке, где произошла обратная картина.

С чего начиналось? Меир собрал людей, и они перекрыли Кони Айленд Авеню. Он сказал громкую речь и зажёг огонь в самых тихих сердцах. Я не был там и не могу передать дословно, но люди плакали, что он им сказал. Он задел их за живое, и это звучало примерно так: “Вы сидите по уши в яме с дерьмом и боитесь открыть рот. Так высуньте голову и чего-нибудь скажите! За вас это никто не сделает!”

Что говорить, когда до нас никому дела не было, именно Меир первым начал борьбу за право российских евреев на эмиграцию. Его люди никому не давали проходу - шумно митинговали у советского посольства, бойкотировали гастроли артистов. Конечно, они немножко нервничали и кидали бомбы. Это нехорошее дело, швырять бомбы. Но их услышали. Подключились сенаторы Лаутенберг, Джэксон... Пошёл другой уровень. Деловой разговор. Мы – вам, если вы – нам. Когда надо, в Вашингтоне умеют говорить языком Молдаванки.

Вторая лекция начинается после обеда, когда Яша вытаскивает Изю пройтись по набережной. Не торопясь, доходят они до “Татьяны”, и Яша приглашает племянника опрокинуть стопочку.

- Я угощаю.

Изя конфузится, и Яша сердится:

– Не морочь голову! Начнёшь работать – вернёшь две.

Закусили пирожком с мясом и продолжили прогулку.

- Слышал ты что-нибудь о Зяме Гринберге?

Изя отрицательно покачал головой, но Яша и не ждал комментариев – если в Одессе спрашивают, ответ давно лежит в кармане. В зависимости от вопроса - в верхнем пиджака или в заднем брюк.

- Зяма был серьёзный человек, в Одессе директор крупного гастронома. Когда он увидел, что шантрапа не даёт людям вздохнуть, он пришёл с парой человек в полицию и говорит: “Наши дети не могут выйти на пляж и окунуть в океан ноги, чтобы не получить по морде и остаться без штанов. Наши жёны боятся зайти в лифт, чтобы не быть ограбленными или изнасилованными“.

- Это никуда не годится, - отвечают в полиции, - но мы не можем возле каждого лифта держать охрану, а по поводу пляжа – пусть ваши дети вечером сидят дома.

- Хорошо, - сказал Зяма, - мы понимаем ваши проблемы, но позвольте нам тихо решить свои. У нас есть хорошая традиция из нашей прежней Родины – жители гуляют по улицам и заодно смотрят за порядком. Там эта была народная дружина, а здесь назовите, как хотите.

- Хорошо, - согласились в полиции, - но чтобы не было никаких грубостей. В Америке главенствует суд и закон.

- Что за вопрос?! – ответил Зяма, имея в кармане ответ, купленный у мальчиков Кажане. – Мы будем тихо гулять с жёнами и смотреть, чтобы после одиннадцати вечера никто громко не разговаривал.

Что было дальше, не стоит объяснять – гуляет по набережной интеллигентная пара и держит в дамской сумочке пистолет. Станиславский в таком случае говорил: пистолет стреляет, даже если его об этом не спрашивают.

На шум налетает полиция.

- Вы что-то видели?!

- Упаси Бог.

- Слышали?!

- Кажется, стреляли.

Полиция обыскивает мужчин – божьи одуванчики. А в дамские сумочки в Нью-Йорке заглядывать почему-то не принято.

И шантрапа дрогнула. Она увидела непонятную ей силу, которая пренебрегает принятыми правилами игры.

В результате, - с пафосом закончил дядя Яша, - Брайтон разговаривает по-русски. С одесским акцентом. Нравится это вам или нет. Кому же наводить порядок, открывать бизнесы и делать гешефты, как не детям Молдаванки...

В Манхэттене есть Китай-город и Маленькая Италия. Лицо русского Бруклина, словами коренных американцев, - Маленькая Одесса. Заметь, - с гордостью поднял дядя Яша указательный палец, - не Киев, и не Москва...

- А что Зяма делает теперь? – с надеждой на продолжение спрашивает Изя.

- На Брайтоне стреляли... Время было такое... Зайдём, помянем...

Нью-Йорк, 2003

Исповедь нетрадиционного мужчины

Рафаил Гругман

Рассказ, написанный в жанре антиутопия, описывает события, происходящие в XXIII веке, в гомосексуальном мире, в котором браки между мужчиной и женщиной запрещены. В центре рассказа любовь между мужчиной и женщиной, вынужденных скрывать свои чувства и маскироваться под гея и лесбиянку.

Нас всё меньше и меньше. Над нами подсмеиваются. Шутят. Шутки, честно говоря, достали. Попасть на приличную работу тяжело. О том, чтобы баллотироваться на выборную должность — в мэры, в Конгресс — нужно забыть. Засвистят. Засмеют. Заулюлюкают. И всё потому, что мы —сексменьшинство. Представители нетрадиционной сексуальной ориентации.

Мы, это недоразвитые особи мужского пола, предпочитающие для сладостных утех женщин.

Как издавна устроен мир? Мужчины паруются — с мужчинами, женщины — с женщинами, а мы, стыдно признаться, — гетеросексуалы, так и не можем побороть греховную страсть.

Гомосексуалисты клеймят нас позором и требуют введения новой статьи в уголовном кодексе: за злостное сожительство с особью противоположного пола ссылать провинившихся в исправительно трудовые лагеря. Женщин — в женские, мужчин — в мужские. По опыту далёкой России. Три года изоляции в нормальной здоровой среде, говорят, излечивают. И человек обретает сексуальную ориентацию, заложенную матушкой природой. Становится геем. Или лесбиянкой.

Правозащитные организации, типа “Врачи без границ”, “Международная амнистия” и “Красный Крест“, требуют: для тех, кто по собственной инициативе отправится в исправительно-трудовой лагерь, сохранить на время лечения прежнее место работы. А после трёхгодичного испытательного срока позволить им не указывать в анкете грехи молодости.

Но ведь не все могут побороть себя и добровольно явиться с повинной в полицию!

Найти друг друга нам очень сложно. За объявление в газете “Мужчина ищет женщину для любви и брака”, или наоборот, — “Женщина ищет близкого друга” — соседи побьют стёкла, измажут известью дверь или проколют колёса автомашины... Да и не каждая газета рискнёт напечатать подобное объявление. Редактора можно понять — падение тиража и повестка в суд гарантированы.

Как нам знакомиться? И где? В кафе или в библиотеке пристально всматриваешься в глаза, ловишь лёгкое шевеление губ, сердце вздрагивает в предчувствии, — наконец, это она, но когда робко заходит речь о возможности дружеской встречи, шарахаешься в ужасе быть узнанным. Оказывается, она лесбиянка...

У них, гомосексуалистов, полноценные семьи. Дети, как обычно, зачаты в пробирке. Несложная технология — и за пятнадцать минут лаборант подбирает нужный набор хромосом. Лесби — обретают девочку, геи — мальчика. Желание заказчика — закон для исполнителя. В руках лаборанта цвет глаз и волос, рост, вес, фигура. Самое сложное для гомосексуалистов — сделать по каталогу выбор. В моде желтоглазые девочки с голубыми волосами. И красноволосые мальчики.

В некоторых медицинских офисах стала внедряться новая технология — программирование кода смены цвета волос. Можно заказать радугу — и через заданный временной интервал цвет волос становится красным, оранжевым, жёлтым, зелёным... можно заказать другую палитру, но пока это дорого и не всем по карману. Технология не отработана и случаются медицинские ошибки — в радуге зелёный цвет сменяется фиолетовым, проскакивая голубой, а затем вместо красного появляется оранжевый...

В лесбийской семье — ребёнка вынашивает одна из женщин. А если супруги желают двойню, в творческий процесс вовлечены обе женщины. Для геев роль наседки выполняют суррогатные матери. В каждом медицинском офисе есть для этого молодые медсёстры.

У нас по другому. Резкие неуклюжие движения и долгое ожидание. Никогда не знаешь заранее, что тебя ждёт —мальчик или девочка. Блондин или брюнет. А как нам встречаться? Как избежать чужих глаз? Особенно, если вы представитель престижной профессии. Не буду называть имя известного композитора, оно и так у всех на слуху, который вынужден был застрелиться, после того как обществу стало известно о его романе с женщиной.

Те, у кого есть полноценная работа, ещё могут найти выход. Две гетеросексуальные пары маскируются под лесби или геев, берут в банке моргидж и покупают дом на две семьи. На людях — к ним не придерёшься. В гости, в кино, на прогулку — женщины с женщинами, а мужчины с мужчинами. Под ручку, в обнимку — кто как умеет. И лишь когда стемнеет, двери заперты и шторы опущены, — на час разбегаются по разным спальням, и назад. Неровен час — застукают.

Надо бояться детей. Чтобы, не дай бог, не проговорились. В садике или в школе им постоянно задают провокационные вопросы: “кто укладывает тебя спать?”, “кто в вашей семье готовит обед?” или “кто помогает тебе делать уроки?”. По достижении восемнадцати лет можно попытаться рассказать им правду. Но это рискованно. Не все могут понять, простить и пережить подобный удар. Для многих это чудовищный стресс. Ходить всю жизнь с клеймом, что ты зачат не в пробирке! Были случаи самоубийств — вскрывали вены или травились ядом...

Но у нас другого выхода нет — при получении водительских прав под фотографией зашифрован номер пробирки и генетический код. Те, кто зачат иначе — изгои. Они не могут создать семью с полноценными людьми, только с такими же, как и они, людьми второго сорта.

Наверное, мою исповедь следовало бы назвать иначе “Исповедь второсортного мужчины”. В одночасье потерявшего и любимую женщину, и ребёнка...

Я работал программистом в небольшой интернеткомпании в районе Гринвич Вилледж, и, если позволяло время, заходил перед работой в Старбакс на чашечку кофе. Там я и познакомился с Лизой, сидевшей за соседним столиком. Она предложила мне свежий номер “НьюЙорк Пост“, который она только что просмотрела.

В этом ничего подозрительного не было, но в глазах её — их не обманешь — я поймал на секунду блеснувший огонь и принял вызов. Так в давние времена азбукой Морзе подавались световые сигналы.

Мы встречались в Старбаксе почти месяц. Я осторожно проверял первоначальное ощущение, боясь оступиться — такие случаи были — “подсадная утка“. А затем вопли в теленовостях: очередная успешная операция нашей доблестной полиции. Она также боялась раньше времени рисковать... Пока не запустила пробный шар.

— Крис, с которой я живу, занесла в домашний компьютер вирус. Ты не мог бы помочь?

Предложение было рискованным, но я согласился, оставив путь к отступлению:

— Майкл, мой любовник, вечером идёт на занятия в колледж, и я свободен после шести.

Естественно, я наврал о любовнике, но если она из полиции, я подал сигнал — я нормальный мужчина, гей.

В тот вечер ничего не случилось. Хотя был близок момент: мы невинно сидели у компьютера, наши колени прикоснулись и застыли, не дёрнулись. Но лишь на втором свидании — с компьютером якобы вновь случилась беда, мы ринулись в объятия друг друга. В безумную страсть мужчины и женщины.

Так продолжалось около полугода, пока Лиза не призналась, что друзья её, Даниэл и Хелен, так же, как и мы, мучаются тайной страстью. И предложила решение — купить на Стейтен Айленд двухсемейный дом. Для посторонних глаз —на первом этаже она будет жить с Хелен, на втором — я с Даниэлом.

Для всех мы были примерными гомосексуальными семьями. Даже заключили браки и сыграли свадьбы. Между прочим, браки между мужчиной и женщиной регистрируются только в Голландии, известной своими свободными нравами. И то — голландский парламент проголосовал за разрешение браков между мужчиной и женщиной лишь пять лет назад. С минимальным перевесом в три голоса. И по сей день парламентская оппозиция постоянно требует нового голосования, а голландская церковь кричит о крушении устоев.

Я с Даниэлом, а Лиза с Хелен успешно играли роль влюблённых. Обе пары дарили друг другу цветы, гуляли по бордвоку, нежно держась за ручку, а когда настало время обзаводиться детьми, для прикрытия глаз мы стали регулярно навещать офис доктора Хансена и изучать каталоги.

Это одна сторона медали. Для публики. На самом деле Лиза носила под сердцем плод нашей любви. Хелен и Даниэл не отставали — разница между зачатиями составляла каких-нибудь пару недель. В ноябре обе женщины родили. К счастью, Лиза — девочку, а Хелен — мальчика. Так что не пришлось прибегать ни к каким ухищрениям — девочка воспитывается в семье Лизы и Хелен, а мальчик — предназначен был мне и Даниэлю.

Оба младенца оказались темноволосые с карими глазами. Ну что ж, всему есть своё объяснение — родители старомодны.

И пользовались ветхим каталогом двадцать первого века. Единственная проблема — у нас не было сертификата доктора Хансена, с указанием номера пробирки и генетического кода.

Раньше, мы слышали, было несколько случаев изготовления фальшивых сертификатов, но после того как медицинские офисы обязали ежемесячно предоставлять отчёты в Вашингтонский Центр Семьи и Брака, и полученная информация стала вноситься в общенациональную базу данных, обман властей стал невозможен. Подделка раскрылась через восемнадцать лет при попытке получения водительских прав — судебный процесс приобрёл широкую огласку — родители получили по три срока пожизненного заключения, а невиновные дети — позор ипрезрение общества. Известен также лет тридцать назад нашумевший на всю страну судебный процесс в Далласе. Некий предприимчивый врач продавал сертификаты — до тех пор, пока не попал на полицейского, под видом покупателя запросившего требуемый документ.

Десять пожизненных заключений без права амнистии — для врача (в Америке в отличие от Европы нет смертной казни), по три пожизненных заключения для родителей — больше никто не стал рисковать.

Итак, детям нашим (девочка названа была Ханна, а мальчик — Виктор) через восемнадцать лет суждена была горькая участь — расплачиваться за грехи родителей.

Я виделся с дочерью ежедневно — она называла женщин “мама Лиза” и “мама Хелен”. Виктор, естественно, величал нас “папа Роберт” и “папа Даниэл”. Роберт это я. Второсортный мужчина.

Сейчас, правда, в Конституционном суде идёт разбирательство — не нарушаются ли права ребёнка, в данном случае мальчика, в негласном запрете на слово “мама”.

С девочками ясно, в некоторых лесбийских семьях мамой называется женщина, родившая ребёнка, а папа — её супруга. А как быть с геями? Обоих родителей мальчик называет “папа”. Есть предложение сенатора-демократа Гитсона от штата Иллинойс называть мамой суррогатную медсестру.

Но именно это и является камнем преткновения. Во первых, согласна ли медсестра, чтобы около двадцати мальчиков называли её мамой? (Медсестры выходят на пенсию в сорок пять лет и, обычно, более двадцати мальчиков за свою карьеру не производят). А во вторых, и это более важно, возможные судебные иски к суррогатной матери в случае развода родителей, смерти одного из супругов и так далее.

Именно этого и опасаются противники нововведения. Они утверждают, что изворотливые адвокаты найдут в будущем любую лазейку, чтобы нанести материальный ущерб медсёстрам. С ними согласен профсоюз суррогатных матерей —мощная организация, с которой перед Президентскими выборами ни одна партия ссориться не желает.

Пока суд да дело — у Виктора мамы нет. То есть, есть —Хелен, но он этого, для его же блага, пока не должен знать.

Проблемы воспитания Виктора начались у нас с детства. Традиционное воспитание считает, что дети по достижению половой зрелости должны иногда спать в постели с родителями. В учебниках по детской психологии так и написано: проведение некоторого времени в постели с родителями с детства подсознательно прививает ребёнку навыки нормального сексуального воспитания.

Мы с Даниэлом, хотя наши кровати стоят вплотную друг к другу, естественно, спим раздельно. И чтобы дать ребёнку разумное объяснение, почему мы не можем брать его в свою постель, приврали, что страдаем внешне невидимым кожным заболеванием — прикосновение инородного тела раздражает оболочку мозга и может спровоцировать рак кожи.

— А как же ты берёшь меня на руки? — удивился Виктор. — Ты не заболеешь? Ты не умрёшь?

— Нет, — успокоил я его, — пока ты не достиг пяти лет, я могу безболезненно поднимать тебя на руки. Детская кожа не так чувствительна.

На другой день воспитатель детского сада для мальчиков настороженно спросил Даниэла:

— Что у вашего супруга с кожей? Почему вы не укладываете Виктора в вашу постель? Мальчик страдает...

Даниэлю приходится изворачиваться:

— Вы же знаете, медицина может не всё.

— А что с вами?

— У меня, к сожалению, та же болезнь. Вот, спаровались два инвалида, товарищи по несчастью.

Воспитатель сочувственно:

— Бывает. — И рассказал схожую историю, происшедшую с отцом Фрэнка. Я догадался: отец Фрэнка “наш”.

Я видел его несколько раз, когда приходил он в садик за сыном, но раньше не подозревал, что он тоже гетеросексуал. Он также шестым чувством вычислил, кто я, но внешне мы никак не проявили себя — о конспирации забывать никогда не следует.

С дочкой обычно я виделся на детской игровой площадке. По выходным вшестером мы ходили в сквер, оборудованный аттракционами и детскими спортивными сооружениями, и пока Виктор под наблюдением Даниэла лазил по турникетам, я помогал Лизе катать Ханну на качелях. В то время как Хелен читала книгу, Лиза рассказывала о проделках и маленьких хитростях нашей дочери.

Затем мы менялись — я с Даниэлем садился играть в шахматы, а Хелен “брала на себя” Виктора.

Сложнее было сохранить в тайне интимные встречи. Хоть мы и жили в одном доме, чтобы попасть из одной квартиры в другую, нужно выйти наружу и проскочить два лестничных пролёта. Двадцать секунд. Но если соседи увидят?

Как объяснить перебежки в ночное время из мужской квартиры в женскую?

Нашла выход Лиза. По рекомендации она наняла опытного, надёжного строителя, гетеросексуала. Им, по иронии судьбы, оказался Ричард, отец Фрэнка, который произвёл в нашем доме небольшую модернизацию.

Наши спальни находились одна над другой. Решение напрашивалось: воспользоваться платяными шкафами, разобрать пол в кладовке и спускать вниз складную лестницу.

Так мы и сделали. Созванивались, и по договорённости на час-полтора я спускался к Лизе, а Хелен поднималась к Даниэлю. Почему не наоборот? Какие вы недогадливые!

Только так я мог постоять пять минут возле постели спящей дочери, а Хелен — возле постели сына.

Наше счастье длилось три года. А затем Лиза мне изменила — сошлась с Ричардом. Как я ни отговаривал её, она подала на развод с Хелен. При разводе в лесбийской семье, а официально именно такой была их семья, по закону ребёнок остаётся за женщиной, которая его родила. Хелен не возражала — её отношения с Даниэлем остались неизменными, и она продолжала ежедневно видеться с сыном. А я? Что оставалось мне?

То, что отец Фрэнка, уведший от меня Лизу, также наказан судьбой — не может служить утешением. Его ситуация была сродни с нашей, и он также жил в двухсемейном доме.

Пока жене его не надоело бегать по лестнице, и она стала нормальной женщиной — лесби.

Из книги "Нью - Йоркские осколки"

Профессор Семен Иосифович Аппатов

Геннадий Гребенник

Готовится к печати книга профессора Одесского национального университета им. И.И. Мечникова Г.П. Гребенника под названием «За- писки университетского человека». В нее войдут уже известные читате- лю нашего альманаха «Записки обитателя одесского истфака» (№ 45-48) и вещь под названием «Между Вольтером и Руссо». Это не столь- ко биографическое произведение, сколько исследование посредством биографического метода «самого советского поколения» шестидесят- ников. Ниже публикуется отрывок из этой работы.

1

Хорошо известно, что в школе учат, а в университете преподают. Но и среди преподавателей изредка встречаются Учителя. Писать надо именно так – с большой буквы. Быть Учителем в универси- тете – значит оказывать на избранных студентов, своих учеников, чрезвычайное воздействие. Таким Учителем был профессор Семен Иосифович Аппатов (24.01.1930 – 26.03.2003). Его очень характе- ризовало слово безупречный. Он был безупречный профессионал, безупречно воспитанный человек, безупречный семьянин.

Семен Иосифович обладал интеллигентностью, тонкой ду- шевной организацией. В нем не было ни грана пошлости. Трудно представить себе, чтобы с его уст слетело бы какое-нибудь «не- печатное выражение» или в его присутствии кто-то посмел бы рассказать сальный анекдот. В его глазах светились понимание и участие. В то же время ему было свойственно «мужское поведе- ние». Он был человеком слова и дела, держался с достоинством. Его манерам был присущ, я бы сказал, заграничный лоск, нездеш- няя элегантность.

Его отличала высокая самоорганизация: он жил «по системе», за- каливал себя физически и нравственно. Он сумел организовать себя так, что вся его жизнь, несмотря на трудности и превратности, ста- ла одним неуклонным движением от одной цели к другой. Это само по себе является большим достижением. Кроме того, он дисциплини- ровал и организовывал вокруг себя социальное пространство. И на- градой ему стало общественное признание и благодарная память.

2

Если бы не было пресловутой «пятой графы», жизнь Семена Иосифовича сложилась бы иначе. Родина могла бы обрести в его лице выдающегося дипломата. Но графа была.

Он готовил себя к дипломатической карьере. В 1952 году окончил факультет международных отношений Киевского уни- верситета с красным дипломом. Кстати, это был первый выпуск только что открывшегося факультета. Казалось, дорога к вопло- щению заветной мечты была открыта. Но в это время шла ини- циированная Сталиным антисемитская компания «борьбы с кос- мополитами», и в условиях острой нехватки подготовленных дип- ломатических кадров ему предложили место… учителя в школе.

Проблема антисемитизма в Советском Союзе, го- сударстве, которое проповедовало интернационализм в качестве ба- зового принципа своей идеологии, – настолько сложная, что требует специального исследования. Поэтому углубляться в нее я не буду, а коснусь лишь в той мере, в какой она прошлась по жизни моего героя. Между тем у С.И. Аппатова была типичная биография советского еврейского гуманитария, родившегося в 30-е годы. Советские ев- рейские интеллигенты получили интернационалистское воспита- ние. «Не только воспитание, но сама атмосфера Одессы сформиро- вала меня так, что – независимо от апостола Павла – я не научился отличать эллина от иудея», – писал искусствовед Борис Моисеевич Бернштейн. Социолог Владимир Эммануилович Шляпентох вто- рил: «В нашей семье не соблюдались никакие еврейские обычаи. Мое тринадцатилетие пришлось на октябрь 1939 года и, по сути, никак не отмечалось в семье не только потому, что папа умер все- го за две недели до этого, но и потому, что это было совершенно не принято в кругу секуляризованных и ассимилированных евреев».

«Я равнодушен к поискам корней, традиций и не слишком мно- го думал, откуда рос, из чего складывался» – трудно представить бо- лее странные слова в устах выдающегося мыслителя-гуманитария, занимающегося философией истории и культурологией, чем эти мемуарные размышления Г.С. Померанца», – пишет Алек Эпштейн в статье, посвященной групповому портрету интеллектуальной элиты «шестидесятников» русско-еврейского происхождения, вы- росших и сформировавшихся в исключительно советской среде.

Он проанализировал 14 биографий выдающихся ученых-гу- манитариев еврейской национальности. Эти биографии удивляют своей схожестью. Все жили в Москве и Ленинграде в секуляризи- рованных и русифицированных семьях. В детские годы еврейская тема как таковая их совершенно не занимала. Об этом все они пи- шут, как под копирку. Стремление к знаниям, желание преуспеть ин- теллектуально, чего бы это ни стоило, отличало практически всех. За редким исключением, они заканчивали школы с медалями, учи- лись в вузах на одни пятерки, получали красные дипломы и продол- жали успешно заниматься наукой, блестяще защищали диссерта- ции. Но тут на пути их карьерного роста встало само государство.

Широкомасштабная антисемитская кампания была задумана Сталиным как акция на опережение. «Сталин не мог допустить, чтобы бравые офицеры с орденами и ленточками о ранениях вы- ступили, как в свое время декабристы, и решил перехватить ини- циативу, упредить их. Самым простым и безошибочным способом было лишить фронтовую молодежь политической невинности, втянуть в погром космополитов на университетских кафедрах, вузовских партийных собраниях, в тех же издательствах и других идеологических учреждениях».

С.И. Аппатов. 1 мая 1951 г.В результате пострадали наука и нравственная атмосфера в об- ществе. Молодых интеллигентов еврейской национальности тысячами изгоняли из универси- тетов, исследовательских и пе- дагогических институтов, изда- тельств, библиотек. Всеми прав- дами и неправдами их выдавли- вали из Москвы и Питера в про- винциальные города обширно- го Советского Союза. Как всег- да в таких случаях, наряду с оче- видным негативом имел место и положительный эффект: эти города получили ценные приоб- ретения. Например, потомствен- ный ленинградец Ю.М. Лотман после защиты в 1952 году кан- дидатской диссертации оказал- ся в Тарту, где ему нашлась ва- кансия в педагогическом инсти- туте. Оставшись на всю жизнь в Тарту, он прославил этот город своей семиотической школой. Одесса приобрела С.И. Аппатова. Что касается самих пострадавших, то и тут не все однозначно. Многое зависело от характера. Чтобы долго не распространяться на эту тему, просто приведу две цитаты.

Философ, социолог, психолог, сексолог Игорь Кон:

– Быть первым учеником всегда плохо, это увеличивает опасность конформизма. Быть отличником в плохой школе, – а сталинская шко- ла учебы и жизни была во всех отношениях отвратительна, – опасно вдвойне; для способного и честолюбивого юноши нет ничего страш- нее старательного усвоения ложных взглядов и почтения к плохим учителям. Если бы не социальная маргинальность, связанная с ев- рейской фамилией, закрывавшая путь к политической карьере и спо- собствовавшая развитию изначально скептического склада мышле- ния, из меня вполне мог бы вырасти идеологический погромщик или преуспевающий партийный функционер».

Публицист и эссеист Марлен Кораллов:

– Свершились Февраль, Октябрь, объявившие равноправие. Новому государству, изгонявшему классово чуждую бюрократию, интеллигенцию, понадобился новый управленческий аппарат. Евреи, обнадеженные свободой и равноправием, пошли в науку, искусство и в ЧК-НКВД, конечно, тоже… Если исходить из перво- го двадцатилетия Страны Советов, то можно говорить о большом количестве евреев, занимавших высокие должностные посты. Можно делать вывод: «Видите, кто виноват во всех прегреше- ниях!». Но люди, поверившие в свое равноправие, освобождались (я сейчас упраздняю всякие оттенки) и от своего еврейства. Тво- рили свои прегрешения вместе со всеми. Иудейского в них стано- вилось все меньше и меньше. Процесс, в который они были во- влечены, оказался разъевреиванием евреев. И если бы он шел без срывов, ассимиляция справлялась бы с русским еврейством гораздо умнее, чем погромы, преследования. Даже гуманнее. По- шла вторая двадцатка лет. Клейменных пятым пунктом попроси- ли выйти вон из МИДа, КГБ, МВД… Нередко в ущерб Державе. Из- гоняли из сфер высоких, загоняли пониже в соцподвалы, настой- чиво приглашали в ГУЛАГ. Но не командовать. Входя под конвоем в истоптанную предками колею, иные в меру сил объевреива- лись. Потянулись к нацкорням».

Потянулся ли к своим национальным корням Семен Иосифо- вич, утверждать не стану. Но ущемленным евреем он себя точно почувствовал. Дискриминация не просто коснулась его, она про- резала его тонко устроенную душу, как острым камнем по стеклу. И она, душа его, скукожилась. Дискриминация нанесла его вере в справедливость советской власти удар страшной силы, подре- зала крылья на взлете, психологически закрепостила его на всю жизнь. Тема антисемитизма была для него крайне болезненной и табуированной. В этом, я считаю, причина его зажатости, повы- шенной осторожности. Правда, изредка он утрачивал контроль, и чувство еврейской солидарности поднималось на поверхность. Вот один эпизод. Студент (фамилия здесь не имеет значения), комсомольский лидер, отличник, сдавал ему экзамен. Речь зашла o шестидневной войне Израиля с Египтом, которая случилась недавно, и ее события еще дышали новизной. Как известно, Со- ветский Союз тогда стоял за спиной Египта и режим Гамаля Аб- дель Нассера числил в «прогрессивных», чуть ли не в «социа- листических», а Израиль активно поддерживали Штаты. Студент, как и положено, резко осудил «агрессивный израильский сио- низм». Аппатов выслушал хмуро, затем сказал: «Я знаю, что ты едешь в стройотряд, поэтому ставлю тебе «четыре». «За что че- тыре?» – повисло в воздухе. История имела продолжение. На бан- кете по случаю окончания университета Аппатов сам подошел к этому студенту и сказал: «Боря, я знаю, что ты на меня сердишь- ся. Хочешь, мы организуем тебе пересдачу?». Это было странно: университет закончен, диплом на руках. Видно, Аппатов корил себя за «необъективность».

3

С.И. Аппатов пришел в Одесский университет в 1966 году по приглашению заведующего кафедрой всемирной истории про- фессора Константина Дмитриевича Петряева (1917-1987). Пет- ряев был видный ученый-германист, хорошо владел немецким языком и подбирал на кафедру людей «с языками», поскольку предметы всемирной истории предполагают знание иностран- ной литературы по первоисточникам. Семен Иосифович на всю жизнь сохранил благодарность к этому противоречивому чело- веку и всегда уважительно отзывался о нем.

До этого с 1958 года Аппатов работал директором Одесских государственных курсов иностранных языков (одесситы назы- вают их «Чкаловские», поскольку они с 1959 г. располагаются на улице Чкалова, ныне Б. Арнаутская, в здании СШ № 90). За вре- мя своей работы он поставил эти курсы, что называется, на ши- рокую ногу. Они стали знаменитыми благодаря его организатор- скому таланту. Он подобрал прекрасный педагогический коллек- тив. Между прочим, среди преподавателей был ставший его дру- гом на всю жизнь Владимир Львович Скалкин, будущий профес- сор, доктор педагогических наук, автор многочисленных учебни- ков по методике преподавания английского языка.

Руководя курсами, Семен Иосифович занялся наукой, напи- сал и защитил в триумфальном для себя 1966 году кандидатскую диссертацию на тему: «Американская историография о полити- ке США в Германии и германской проблеме после второй миро- вой войны». В этом же году она была издана в виде книги в мо- сковском издательстве «Международные отношения». В ходе написания диссертации Семен Иосифович консультировался у К.Д. Петряева, поэтому у последнего была возможность оце- нить его достоинства и перспективу.

На историческом факультете Семен Иосифович быстро завое- вал авторитет у своих коллег и студентов. У студентов еще и лю- бовь. На общем фоне советской реальности С.И. Аппатов как пре- подаватель и лектор-международник явно выделялся «лица необ- щим выраженьем». «Он меня притягивал тем, что от него можно было услышать живое слово», – сказал в беседе со мной А.И. Домб- ровский. Он нашел очень верное словосочетание, потому что в то время, в 70-х, возобладал догматизм и мертвящий язык партий- ной пропаганды, образцы которого давали материалы съездов и пленумов ЦК КПСС. На этом фоне скучнейшего партийного но- вояза аппатовские лекции, богатые аналитикой и образностью, выглядели как живые цветы на фоне кладбищенских венков.

В.В. Попков назвал С.И. Аппатова в числе трех преподава- телей, которые нравились ему больше всех в период его учебы на истфаке. И пояснил:

– Аппатов нравился своей интеллигентностью, внутренней вышколенностью, то есть он действительно давал какую-то нор- му достойного поведения.

– Что ты имеешь в виду под словом «вышколенность»?

– Это означает, что человек умеет говорить, умеет вести себя. С годами я убеждаюсь в том, что вести себя – это далеко не по- следнее качество. Имеется в виду умение выстроить ровные от- ношения со своим окружением – со студентами разных курсов, с руководством, коллегами-преподавателями. Есть некий этос межчеловеческих отношений. Если его придерживаться, то люди будут правильно понимать свое место. У Аппатова это было.

– Как Аппатову удавалось уживаться с Системой и в то же время быть открытым, интересным для студентов?

– Если другие, как попки, осуждали американский империа- лизм, то Аппатов привносил в свои лекции серьезный элемент аналитичности. Он включал наше мышление, напрягал не только наши барабанные перепонки, но и мозги. Причем ему больше уда- вались лекции конкретно-исторического плана, где отсутствова- ли идеологические клише.

Ю. Б. Селиванов:

– У Аппатова налет демократичности, западный стиль был. Он действительно отличался этим от большинства наших препода- вателей. Вот Карышковский тоже был абсолютно продвинутый человек. Он даже был более «западный», чем Аппатов. Я имею в виду манеру поведения. Полная свобода, раскованность. Для него это не демократичность, не форма, а естественное проявле- ние его сущности. К примеру, он приходит к нам на лекцию в по- тертых джинсах. Кто себе мог в то время такое позволить?! Са- дится за стол, снимает туфлю, чешет пятку, затем закидывает ногу за ногу и начинает говорить. Полная раскрепощенность. В сравнении с ним Аппатов был зажат, но зажат по-западному (смеется). Я помню лекцию Карышковского о Петрарке. Я по- чувствовал, что меня ударило током и продолжало бить на про- тяжении лекции. Я не мог себе представить глубины понятий, ко- торые он раскрывал за словесными формами Петрарки. То есть он давал расшифровку эпохи через творчество ее выдающегося представителя. Лекции Аппатова такого сногсшибательного впе- чатления не производили.

Мой сокурсник Юрий Борисович Селиванов был аппатовским учеником, но другой группы крови, чем Семен Иосифович. И его впечатления об Аппатове, которые он пронес сквозь десятиле- тия, пожалуй, обусловлены, прежде всего, этим, а также взглядом на советский либерализм как на конформизм, форму приспособления, сотрудничества с властью. Мера объективности, диктуе- мая принципом историзма, требует подойти к оценке личности С.И. Аппатова с учетом общего уровня преподавания обществен- ных наук в университетах Советского Союза. И тогда незауряд- ность его личности станет очевидной.

Н.Т. Щербань вспоминает:

– Впервые об Аппатове я узнал, когда, еще будучи в армии, по- шел на курсы английского языка на улице Чкалова. Тогда он уже не был директором этих курсов. Я разговорился с преподавате- лями и сказал, что ваш директор не производит впечатления, а они мне сказали: у нас раньше был Семен Иосифович Аппатов. Вот это был директор курсов! А потом я услышал о нем от Влади- мира Петровича Дроздовского, доцента филфака. Мы с ним дру- жили, довольно часто встречались дома то у меня, то у него. Так вот, он однажды сказал, что у них есть человек, который мыслит не так, как мы. Лучшего лектора по международным отношениям не найдешь. Это он говорил об Аппатове, который только-только перешел на работу в университет.

Расскажу и о собственном впечатлении от преподавания и ораторского мастерства С.И. Аппатова. Он читал нам лекции по новейшей истории стран Европы и Америки на четвертом курсе. К его приходу мы были наслышаны о нем, и его высокий профессионализм не ставился под сомнение. Конечно, не все его лекции слушались с одинаковым интересом. Но были и «корон- ки». Аппатов достаточно часто ссылался на западные источни- ки, прессу, собственные впечатления от бесед с американскими политиками и учеными. Я даже думаю, что он иногда чуть-чуть преувеличивал в наших глазах круг своих личных отношений с западными политологами, поскольку в тот период он в Америку еще не ездил. Благодаря своим московским связям, прежде все- го, в арбатовском Институте США и Канады, он знал о закулис- ных аспектах международной политики, знал, как готовятся со- бытия в большой политике, имел доступ к закрытым материалам и умел красиво подать эту информацию.

Семен Иосифович читал нам историю современности, судил о том, что вчера еще было в газетах, передавалось в новостных передачах по радио и телевидению. Можно ли быть историком современности? Аппатов доказывал, что можно. Приводил в при- мер К. Маркса. Мне тогда, да и сейчас представляется этот аргу- мент неубедительным: что позволено Юпитеру…

Историк современности должен видеть в ней закономерный результат развития больших исторических циклов, эпохальных тенденций, которые продолжают работать и обуславливать нашу жизнь больше, чем современная политическая суета сует. Текущая политика – это круги на воде. Но у нее имеется своя архитекто- ника, в действительно исторических масштабах на нее воздейст- вуют мощные подводные океанические течения космического происхождения. Насколько способен историк современности учесть эти факторы в своем актуальном анализе текущей истории?

Наконец, история имеет вечные основы, и вот к этому зову вечности историк современности, как правило, бывает глух. Его слух настроен на короткий и ультракороткий диапазоны. Исто- рик современности по определению глубже политолога. Тот в со- стоянии в лучшем случае прогнозировать замыслы людей влас- ти, принимающих решения. Но замыслы людей и «замыслы» истории не совпадают. Попросите меня назвать хотя бы одно имя живого историка современности, и я затруднюсь ответить. В об- щем, это большая проблема, и сам Аппатов решал ее всю жизнь в процессе исследовательской деятельности.

С.И. Аппатов. Одесса, 4 февраля 1999 г.Он был опытным оратором, владел накатанными приемами. На первом курсе нам читал лекции по истории КПСС доцент Яков Миронович Штернштейн. Вот это был оратор! Мастер высочай- шего класса. Маленького роста с седой бородой а-ля Карл Маркс и очень живыми молодыми глазами, он ходил по аудитории с па- лочкой в руке и гремел. Он не читал лекцию, а произносил ее. Го- лосовые модуляции, смена ритма и тона, артистические жесты, живая мимика лица, поставленный размеренный голос, как буд- то в груди у него стучал метроном, чувство аудитории, заранее подготовленные «экспромты» для разрядки внимания, образная четкая речь и, наконец, чувство аудитории – все это заворажива- ло. И хотя было заметно, что лектор любуется собой, «гарцует», в целом это не портило впечат- ления от ораторской мощи. Ни- чего подобного в жизни я боль- ше не встречал. Аппатов был оратором совсем другого пла- на. Его манера была делови- той, без аффектаций. Не краси- востью речи брал он, а прежде всего, логикой и глубиной ана- лиза. Он разворачивал перед студентами проблему в ее исто- рическом ракурсе, показывал ее многогранность, как раз- ные связи и интересы перепле- таются в тугой узел, над кото- рым бьются дипломаты разных стран. Он раскрывал слуша- телям, как сейчас модно гово- рить, бэкграунд – какие фунда- ментальные вещи скрываются за текущими событиями международной жизни. Шахматная партия, которую разыгрывают главные игроки мировой политики, – вот, пожалуй, тот образ, ко- торый чаще всего присутствовал в лекциях Семена Иосифовича.

У него были свои фирменные «трафареты»: фразы и выраже- ния, позволявшие зайти на тему или, наоборот, закруглить ее. Речь свою он пересыпал поговорками типа: «не ставить телегу впереди лошади», «выплеснуть ребенка вместе с водой», «не мы- тьем, так катаньем». Его ученики подпадали под обаяние этой ма- неры и вольно или невольно ему подражали. В этой связи пом- нится один забавный случай. Нам читал открытую лекцию мо- лодой преподаватель, только что окончивший московскую аспи- рантуру ученик Аппатова Николай Яковлевич Лазарев по прозви- щу Кока. Он к тому же был куратором нашего курса. Дистанция в возрасте у нас была небольшая, и Кока напускал на себя солид- ность. Лекции читать он еще не имел права, поэтому его лекция была не только открытая, поскольку на ней присутствовал сам

Семен Иосифович, но и экспериментальная. Я уже даже не помню тему лекции. Вероятно, что-то по африканистике, ведь Кока спе- циализировался по этой тематике. Так вот, начал он хорошо. Но вскоре курс перестал его слушать. Дело в том, что Кока стал от- чаянно злоупотреблять аппатовскими пословицами. Через каж- дые несколько предложений он «ставил телегу перед лошадью»,

«выплескивал ребенка вместе с водой» и «не мытьем, так ката- ньем» добивался своего. Студенты вслух стали считать коли- чество выданных им присловий. Семен Иосифович вначале по- смеивался, прикрывая рот рукой, но затем не выдержал и расхо- хотался в голос, и вместе с ним смеялся весь курс. Надо отдать должное Коке: он тоже улыбался.

Либерализм Семена Иосифовича не был выученным и конъюнк- турным. Он был основой его культуры и проявлялся в разных аспектах и деталях его поведения. В то же время жизнь научила его осторожности в словах. Он обычно давал понять больше, чем говорил. Думаю, он много работал над этим стилем и, наконец, превратил его в свою вторую натуру.

Мне всегда казалось, что в публичных выступлениях Аппато- ва на политические темы таится еле заметная ирония. Он прятал ее в подтекст того, о чем говорил и писал. Поэтому к нему не мог- ли придраться идеологические волки. Слишком тонко, на уров- не интонации все это было. В его умных грустных глазах чита- лось понимание и того, что происходило в стране в период «за- стоя», и того, что стало происходить в период «независимого воз- рождения». Ситуация вроде бы кардинально изменилась, а поли- тическое лицемерие осталось все тем же. Воздух специфической украинской свободы становился для него тяжким. Это, конечно, не было основной и даже второй причиной его эмиграции. И все же, и это обстоятельство, полагаю, легло на весы принятия окон- чательного решения.

С.И.Аппатов.1мая1951г.

Вечер с сюрпризами, но без разоблачений…

Анатолий Горбатюк

Заявляю с уверенностью: для членов Всемирного клуба одесситов встреча с его президентом - всегда праздник. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, несмотря на изнуряющую июльскую жару, к назначенному времени 1 июля зал Клуба едва вместил всех, кто пожелал в очередной раз пообщаться с Михаилом Михайловичем.

Впрочем, этой встрече предшествовало заседание президентского совета Клуба, четко и оперативно проведенное М.Жванецким. И прием новых членов во Всемирный клуб одесситов, и сжатый, очень конкретный доклад директора Клуба Леонида Рукмана, в котором он особое внимание уделил завершению работы над первой частью проекта создания электронного альбома «Они оставили след в истории Одессы», много времени не занял. Участвовавшие в совещании к 19:00 присоединились к собравшимся в зале.

Получив президентское «добро», Л.Рукман более подробно рассказал присутствующим об электронном альбоме, с помощью своего заместителя Аркадия Креймера на экране продемонстрировав некоторые «изюминки» выходящего альбома. Так, прозвучал «живой голос» Анны Ахматовой, а когда на экране появились молодые Виктор Ильченко и Роман Карцев и зазвучал знаменитый диалог, написанный Михаилом Жванецким несколько десятков лет назад, волнение испытали все. Даже вмиг помолодевший автор…

Сюрпризов на вечере было немало, остановлюсь лишь еще на двух. 
Во-первых, Михаил Михайлович предложил вниманию зала только-только написанное произведение (надеюсь, в этом случае можно обойтись без рецензии: как всегда, блестяще!).

 Во-вторых, заведующий эстрадным отделом Одесского училища искусств им.Данькевича, он же - художественный руководитель и главный дирижер Одесского молодежного джаз-оркестра, удостоенный недавно звания «Заслуженный работник культуры Украины», он же член ВКО Николай Голощапов представил вниманию собравшихся очередную будущую звезду джаза, свою студентку Наталия Оцабрик, которая, невзирая на юный возраст, продемонстрировала прекрасное владение голосом и отменный вкус.

Вечер подходил к завершению, когда «на огонек» пожаловали весьма почитаемые в Одессе гости: Клара Новикова, Леонид Каневский и Эммануил Виторган. И их тепло приветствовал президент Клуба…

Клара Новикова рассказывает...Михаил Жванецкий приветствует Леонида КаневскогоЭммануил Виторган (слева) в гостях у Всемирного клуба одесситов.

Вот так прошел этот вечер - в дружеской, я бы даже сказал - чрезвычайно доброжелательной, обстановке, с сюрпризами (один только «фирменный» креймеровский селедочный форшмак чего стоит!), но без разоблачений - не так, как случилось на представлении иностранного артиста Воланда в «Мастере и Маргарите»…

Анатолий Горбатюк
Член Президентского совета ВКО 
Фото Сергея Гевелюка

      

«Юная Одесса в портретах ее создателей»

Анатолий Горбатюк, Владимир Глазырин

Анатолий Горбатюк, Владимир Глазырин. «Юная Одесса в портретах ее создателей», Изд-во «Оптимум», Одесса, 2002, 251 стр., тираж 1500 экз, ISBN 966-7776-72-7

Содержание
В пространстве одесских душ (Андрей Добролюбский)
Предисловие к первому изданию
Предисловие ко второму изданию
Почему "Одесса"? Сколько же ей все-таки лет?
Кое-какие сведения из глубины веков
Штурм
Основатель Одессы де Рибас. Одесса начиналась так
Одесса после де Рибаса. Эпоха Ришелье
Еще об одном французе. Одесса и Ланжерон
Знаменитейший из знатного рода. Одесса при Воронцове
Мы — кто?
Маленькая ода Одесскому порту. "О людях, умеющих верить и ждать"
Литература

В ПРОСТРАНСТВЕ ОДЕССКИХ ДУШ

Эпоха рождения и юности Одессы имеет особое значение в родовом сознании тех, кто сегодня ощущает себя одесситами. Она воспринимается как мифическое время "старой Одессы", которое застыло и отошло в область преданий. Старая Одесса, по мнению основателя одесской мифологии Александра де Рибаса, это юная Одесса. Это было радостное время ранней молодости города, время "упоения жизнью", когда сформировалась та самая повышенная витальность, характеризующая одесситов как людей темпераментных, жизнерадостных и неуемных. Уже в начале XX столетия это время воспринималось именно так. У него был особый, одесский "вкус жизни".

Затем наступили новые времена советской истори-ко-краеведческой унификации. Одесский "вкус жизни" оказался не по душе новым властям. И они последовательно разрушали все старые формы ментального самосознания одесситов - кладбища, гражданские здания, храмы, памятники и монументы. Вытравливалась сама историческая память об этой эпохе. К 150-летию Одессы должна была выйти книга об ее истории под редакцией моего деда, профессора К.П.Добролюбского. Рукопись была доведена до верстки и пущена под нож. Зато возникла новая, профанированная литература, которая изгоняла прошлое и создавала новый миф, в котором не было места культурным ценностям одесситов.

Под прессом застойного лихолетья "миф об Одессе" оказался в подполье. Но он сохранился благодаря своему неистребимому жизнелюбию в одесском языке, в фольклоре и его подражаниях, в привычке горожан к старой топонимике, в измученной архитектуре города, в преданиях "за Одессу", о Молдаванке или о "Дерибасовской угол Ришельевской". Эти традиции позволили каким-то чудом уберечь памятники Дюку, князю Воронцову или Людвигу Заменгофу во дворе на Дерибасовской, №3. Удалось даже сохраниться самому названию улицы Дерибасовской, хотя ее имя лихорадило много лет. Эти же традиции определили дух современного "одессизма" - особого и общего для никогда не унывающих жителей города мироощущения: "Ты одессит..., а это значит, что не страшны тебе ни горе, ни беда". Одесситы всегда сохраняли "праздничное состояние души", когда на улыбку и удачную шутку не обижаются, когда меткое словечко приклеивается на всю жизнь, а чужая жизнь становится не менее знакомой и значимой, чем своя. Так это всегда делалось в Одессе. Так тут жилось и живется. Здесь жизненный тонус был и остается повышенным. Одесситы всегда проявляли чудеса энергии, изобретательности, инициативы. Благодаря этому и выжила одесская культура.

Когда "кончилась советская власть", чудом выживший "вкус жизни по-одесски" породил новый краеведческий "ренессанс". Одесской культуре стали возвращаться ее классика и ее подлинные герои. Были переизданы почти не известные ранее книги А. де Рибаса и Д.Атлас о старой Одессе. Страницы воссозданного "Одесского вестника" и других газет в начале 1990-х гг. превратились в подлинно краеведческий клуб "Одессики". Стал определяться и круг новых культурных героев одессизма - тех авторов, которые объединяли редакции журнала "Одесса" и историко-литературного альманаха Всемирного Клуба одесситов - "Дерибасовская - Ришельевская". Начали выходить "Всемирные одесские новости". Все это означало, что Одесса снова осознала себя культурным центром мирового значения.

На этом фоне в 1994 году было торжественно отмечено 200-летие Одессы. Тогда же вышло и первое издание книги очерков "Юная Одесса в портретах ее создателей", которую написали инженер Анатолий Горбатюк и архитектор Владимир Глазырин.

Мне посчастливилось прочитать эту книгу еще в рукописи. Тогда я даже удивился, что ранее не был знаком с ее авторами. Ведь считается, что в Одессе если не все, то многие знают друг друга. Особенно, если сузить круг: возраст, профессию, интересы.
Трудно сказать, как и почему у любого из нас порой возникает радостное ощущение: "Наши люди!". Известно, что у животных это происходит по запаху. Думаю, что у Одессы есть свой, неповторимый культурный "запах". Именно по нему одесситы всегда и везде сразу же опознают "своих".

Я почувствовал "своих" в авторах "Юной Одессы" именно поэтому, заочно, еще не будучи с ними знакомым. Потому что у наших душ оказались общая любовь и общее пространство - Одесса. А также общие гордость ее прошлым, тревоги за ее культуру и судьбу.
Казалось бы, что нового можно сегодня написать о де Рибасе, Ришелье, Ланжероне или Воронцове? Еще как можно! Ведь историки советской поры обращались с "отцами" Одессы в точности так, как те голуби, которые регулярно усаживаются на голову памятника Светлейшему князю Воронцову. В советские времена подлинных родителей Одессы вообще "за людей не держали". Между тем, авторы впервые так сумели описать своих героев, что они выглядят "фундаторами" всех самых ярких и привлекательных черт одессизма. Всем им были органично присущи отвага и аристократизм, трезвый расчет, склонность к риску и осторожность, рафинированная образованность, демократизм и подлинное благородство. Все они были обаятельными, решительными, а потому и удачливыми людьми, ярко талантливыми и необычайно остроумными. Эти черты, генетически заложенные в одесский тип характера, и сделали нашу культуру уникально-неунывающей. Такой город вовсе не "провинция у моря", он не может быть провинциальным по определению - у него такие родители, которым может только позавидовать любая столица мира.

Именно эту идею я почерпнул из книги "Юная Одесса". А потом и познакомился с ее авторами. И это знакомство определило мою дальнейшую научную любовь.

На волне общего культурного возрождения Одессы мы с Олегом Губарем организовали первые археологические раскопки в центре города. Удачу в этой затее нам могло принести лишь покровительство "своих людей", истинных носителей "одессизма". О таком "сакральном" содействии я решил просить авторов "Юной Одессы" - для создания вокруг раскопок комфортной культурной ауры. И действительно, Владимир Львович Глазырин помог нам добиться разрешения горисполкома временно "изгадить" архитектурный облик города напротив Оперного театра. А Анатолия Исааковича Горбатюка я попросил показать "счастливое" место. Я был убежден, что человек, написавший такую книжку, должен чувствовать, где лежит ключ к "тайне Одессы".

И не ошибся. В лето 1995 года, на исходе 200 года существования Одессы, Анатолий Горбатюк воткнул первую символическую археологическую лопату в зеленую травку клумбы напротив Оперного театра. Затем, несколько месяцев, охраняемые архитектурной аурой Глазырина, мы продирались вниз, ведомые лишь культурным наитием Горбатюка, сквозь мощнейшие пласты строительного мусора. И под его толщей, на семиметровой глубине, в точности под указанным им местом, оказались остатки ритуала основания Одессы, совершенного 22 августа 1794 года Иосифом де Рибасом со товарищи. Так мы нашли "колыбель Одессы". Задним числом, это попадание в невидимую "десятку" произвело на меня мистическое впечатление. За всю свою долгую археологическую жизнь я не встречал человека, который так, как Анатолий Горбатюк, умел бы видеть сквозь землю.

Действительно, с тех пор удача не покидала наши раскопки. В последующие годы в центре Одессы был открыт крупнейший древнегреческий город Борисфен, основанный в VII веке до н.э. Так мы узнали, что Одесса имеет еще и древнейшего античного предшественника. Там же были найдены и остатки турецкого замка Хаджибей, взятого стремительным штурмом отважным де Рибасом в сентябре 1789 г. И я с гордостью сфотографировался с авторами "Юной Одессы" на его развалинах. Потому что, если бы они не написали свою книжку, а потом не помогли бы осуществить раскопки, не решились бы стать их "крестными отцами", то этих открытий просто бы не было.

Общая любовь сближает. Поэтому с авторами "Юной Одессы" меня связывают особые чувства - это близость единомышленников. Радость соучастия в деле возрождения легендарного прошлого нашего Города сделала пространство наших одесских душ единым.
Со времени выхода первого издания "Юной Одессы" прошло восемь лет. Ее авторы продолжают трудиться во благо одесской культуры. По сути, они продолжают ее творить - каждый по-своему. Сколько "уникально одесских" символов-памятников ей подарил В.Л.Глазырин за эти годы и обогатил архитектурную летопись города! Это памятники тому же де Рибасу, "Будущему одесскому гению", "Двенадцатому стулу", Рыбачке Соне и Косте-моряку, Леониду Утесову и его бессмертным песням, элегантному Пушкину, вышедшему прогуляться, Уточкину и многие другие. Наконец, это памятник старейшему одесскому дубу - почти ровеснику Одессы и подлинному символу ее возрождения под сенью античного святилища. Сама идея памятника старейшему дереву исключительно интеллигентна. Остроумие его замысла и исполнения не имеет аналогов. На месте освященного античной традицией умершего дуба, под сенью которого выросли все поколения великих одесситов, одесских гениев, ныне посажены десять новых, молодых дубков - его наследников.

Увы, из Одессы уезжали всегда. Одних - Пастернака, Кандинского или Ахматову - увезли родители. Зато Бабель, Багрицкий, Жаботинский, Ильф, Петров, Катаев, Олеша, Сосюра, Гилельс, Ойстрах, Рихтер вынуждены были распорядиться так своей судьбой сами. Но они остались одесситами, ибо без Одессы в душе жить невозможно. Тот же Жванецкий не может - он систематически приезжает сюда оплодотворяться. Не столь давно уехал и Анатолий Горбатюк. И тоже не может жить без Одессы. Потому что есть Одессы в Москве, Нью-Йорке, Хайфе, Торонто, Сиднее, Берлине. Там поют наши песни, рассказывают наши анекдоты, готовят и едят нашу фаршированную рыбу... Горбатюк сделал Одессу в Лос-Анджелесе. Там он издает газету Одесского землячества "Одесский маяк". В ней публикуются свежие одесские новости, новые историко-краеведческие материалы и все те же одесские анекдоты. Сама эта газета - прекрасный ежемесячный подарок всем одесситам. Это означает, что Горбатюк на самом деле никуда не уехал и по-прежнему с нами. "Быть вместе, - пишет он в одной из "колонок редактора" - это не обязательно находиться рядом, существуют уникальные невидимые нити, способные объединять людей, находящихся в разных точках планеты и реально ощущающих это единение".

Феномен Одессы пытались разгадать многие. Конечно же, дело в выгодном расположении города, в прозорливости первых градостроителей и градоначальников. Но главное - в доброжелательном участии во всем, что происходило с нашими предками, происходит с нами, и непременно будет происходить с нашими потомками, некоего Гения Места. Этот Гений - Genius Loci, дух-покровитель настоящих мужчин, согласно античной мифологии, олицетворяет жизненную силу, является защитником семьи, дома, общины, города и государства. Именно он осенял своими крылами де Рибаса, де Волана, Ришелье, Ланже-рона и Воронцова, которые собрали на берегах этой дивной бухты и в этой степи предприимчивых, живых, сильных и рисковых людей - одесситов. В их жилах текла и течет кровь десятков, если не сотен, этносов. Она перемешалась под звон колоколов церквей разных конфессий, молитвы муэдзинов и раввинов.

Гений Места реял над Одессой и в дни, когда Иосиф де Рибас положил закладной пятак "на счастье" под фундамент первого одесского дома. И когда первый камень был заложен в фундамент Оперного театра. Гений Места напоследок осеняет своим крылом и тех, кто покидает Одессу и не дает им забыть о ней. Они оставили здесь, в Одесском порту, у входа в Оперный театр, на углу Дери-басовской и Ришельевской и на ступенях Потемкинской лестницы частицу своей души. И поэтому Анатолий Гор-батюк издает "Одесский маяк", а одесское землячество Лос-Анджелеса дарит Одессе сваи под фундамент Оперного театра. И поэтому Владимир Глазырин ухитряется ставить памятники одесскому гению и одесскому дубу. И поэтому авторы "Юной Одессы" дарят городу новое издание своей книги.
Первое издание 1994 года было рождено не слишком уверенной надеждой в будущее нашего города. Тогда эти надежды подпитывались начинающимся одесским ренессансом. Прошли годы, многое сделано, и обновленное издание уже пронизано твердой верой в особую культурную миссию Одессы, в бессмертие одесского Гения Места.

Многоликий одесский Гений, в соответствии со своей мифологической "функцией", сопутствует сегодня всем одесситам, - где бы они ни жили. В свое время будущие одесситы были собраны судьбой со всего мира. А теперь многие из них разнесены той же судьбой по всей планете. Но общее пространство наших душ остается в Одессе. Оно соединяется в восхищении остроумием де Рибаса и Лан-жерона, в памятнике Дюку, в благодарной памяти о Светлейшем князе Воронцове. Оно соединяется на причалах Одесского порта - детища гениального де Волана - и на "исхоженных детством и юностью" улицах и двориках Одессы.

Пространство наших душ останется общим до тех пор, пока в Одессе будет издавать "Всемирные одесские новости" Евгений Голубовский и редактировать "Одесский маяк" в Лос-Анджелесе Анатолий Горбатюк. Пока в Австралии будет тосковать о нашем "Крае моря" Юрий Ми-хайлик, а в Нью-Йорке снова переживать одесский "триумф апогея" Евгений Новицкий. Пока в Одессе будет возводить памятники нашим гениям Владимир Глазырин, воспевать Молдаванку или Малую Арнаутскую Татьяна Донцова и Ростислав Александров, собирать "зесопа Папа1" на одесских улицах и в строительных котлованах Олег Гу-барь. Пока будет присматривать за Староконным рынком и Соборкой Михаил Пойзнер. Это те, кто не ленится работать сердцем, кто не на словах любит Одессу, а действенно, отдавая ей ум, труд, время, энергию, нервы, страсть и талант.

Таким мне видится общий культурный смысл "Юной Одессы". Я рекомендую эту книгу с особым удовольствием. Читателю, взявшему ее в руки, явно повезло: в этих очерках он встретится с удивительными людьми - и авторами, и их героями.

Андрей Добролюбский
доктор исторических наук, профессор
Одесса, апрель 2002 года

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

В сложное время взялись мы за написание этой книги. Такая лавина событий обрушилась в короткий срок на человека, который еще не так давно назывался "советским", - попробуй, разберись во всем этом, сделай правильный выбор. А если сделал, заставь себя поверить в эту "правильность", потому что только Вера и ее главный союзник Оптимизм - только они в состоянии что-либо изменить к лучшему.

Так, может быть, есть смысл подождать с книгой "до лучших времен" - пусть все хоть немного успокоится, стабилизируется?.. Ни в коем случае!

Грядет праздник - в первые дни сентября 1994 года наш город и мы, его жители, торжественно отметим 200-летие Одессы. Неоценимый подарок преподнесла Природа Одессе - прекрасную гавань, идеальную для строительства мощного порта. Благодаря этому на месте жалкого, никому не известного турецкого поселка Хаджибей вырос великолепный город, который сразу оттеснил на задний план строительство таких крупных по тем временам городов, как Херсон, Николаев, Екате-ринослав.

Томмазо Кампанелла в своем "Городе Солнца", имея в виду "идеальные государства", писал: "Мы обеспечиваем счастливую жизнь и расширение Государства не его месторасположением, а добродетелью, и вдали от моря мы избегаем смешения нравов с нравами чужестранцев, благодаря которому обычно развращаются островитяне, усваивая отовсюду пороки".

Наши предки - основатели Одессы - начисто опровергли знаменитого утописта. Город, построенный на берегу моря, благодаря "смешению нравов" стал "Южной Пальмирой", а поселенцы его, в своей основе, дышали именно добродетелью и энтузиазмом.

И еще одно, не менее главное, везение: по счастливому стечению обстоятельств в последнее десятилетие XVIII века именно здесь собрались отважные, деятельные и разумные люди, хотя и говорившие на разных языках, но сумевшие единодушно оценить Сегодняшнее (для них) и увидеть Будущее этого края, а увидев, - сплотиться для осуществления великой Идеи.

Послушаем Александра де Рибаса, внука родного брата одного из главных основателей Одессы Иосифа де Рибаса: "Не любопытно ли странное историческое совпадение? На корабле де Рибаса, под Измаилом, в 1790 году, т.е. за 4 года до основания Одессы, встретились вместе четыре человека, имеющие на судьбу Одессы самое ближайшее влияние: адмирал де Рибас, основатель Одессы на месте завоеванного им Хаджибея, де Волан, его непосредственный помощник по составлению плана города и по постройке порта, герцог де Ришелье, через 6 лет после Рибаса принявший градоправительство Одессы и создавший ее благосостояние, и граф де Ланжерон, преемник Ришелье, тоже градоначальник Одессы".

Вот какие сюрпризы готовит иногда матушка-История! Действительно, историческая судьба нашего города оказалась органично связанной с судьбой этих четырех людей. Ведь правда истории Одессы состоит именно в том, что она неотделима от судеб ее отцов и создателей. Поэтому задуманная нами книга - не просто серия очерков, которые посвящены торжественному юбилею нашего прекрасного города, но почтительная и благодарная дань памяти его основателям и героям.

Известно, что Одесса начинается с порта. Любой одесский мальчишка может многое рассказать об особой, для многих таинственной, жизни нашего порта. Бродя по уютным аллеям парка Шевченко, гуляя по Маразлиевской или Екатерининской, Пушкинской или Канатной, вы слышите его загадочный голос: хриплые гудки буксиров, тепловозов, лязг перегружаемого металла, короткие реплики-информации железнодорожных диспетчеров, смысл которых способен понять только профессионал... А какая панорама предстает перед вами, окажись вы на Приморском бульваре!... Достаточно повидав на своем веку, авторы торжественно заявляют: ничего более величественного, чем вид Одесского порта в любое время года и суток вам не увидеть!

А если вы разговоритесь вон с тем симпатичным седоусым мужчиной в видавшем виды, но безукоризненно выглаженном морском кителе, расположившемся на скамье бульвара с газетой в руках, то он обязательно напомнит вам, что Одесса начиналась с порта, необходимость в Одессе была продиктована необходимостью в ее отце - порте, отце щедром, мудром и заботливом, отце, который с колыбели кормил и одевал свое детище на средства, заработанные им тяжелым и честным трудом. И происходило это до тех пор, пока младенец не встал на ноги, не обзавелся своим делом, став в ряд крупнейших мировых промышленных и культурных центров. Но и сегодня, это вам скажет любая продавщица мороженого, Одесса без порта - это не Одесса!

Мы бы очень хотели, чтобы наша книга побывала в руках самых разных читателей. В расчете на это мы соответствующим образом стремились раскрывать очерковые сюжеты - обстоятельно, с освещением таких фактов и тем, которые, может быть, известны многим. Но известны они не всем и не всегда достаточно хорошо. Это особенно касается не одесситов. Цель нашего труда - потребность приобщить как можно больше читателей к одесской историко-культурной традиции. Для этого, прежде всего, в наших рассказах немало сведений, которые могут или должны быть известны едва ли не каждому одесситу. Видимо, лишь на этом пути можно постоянно активизировать и будоражить нашу коллективную "одесскую память".

Для написания этих очерков нами проделана большая и кропотливая работа по сбору и систематизации многих разрозненных данных из архивных и литературных источников. Эта работа не окончена, она ведь в принципе бесконечна, и наша книга - лишь первый шаг на этом пути. Мы не рассчитываем, что она будет безоговорочно принята любым читателем и проглатываться от корки до корки. Мы лишь надеемся, что каждый, кто возьмет в руки эту книгу, сможет найти в ней хоть что-нибудь его заинте-ресующее. Тогда наш труд не окажется напрасным.

Так что, уважаемый Читатель, соберись с силами, и - за работу, то есть, за чтение - в поисках хоть одного интересного для тебя очерка. Так, может быть, и всю книгу прочтешь. Незаметно для себя. Авторы желают тебе в этом всяческих успехов.

Одесса, 1994 год

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

Создавать книгу значит - заявлять: "Существую!"
и вопрошать: "Существуешь?"
Л. Флашен

С момента выхода "Юной Одессы" прошло восемь лет. В жизни Города произошли значительные изменения, вместе с ним изменились и люди, его населяющие, - в мировоззрении, в "общественном характере", если хотите. Отрадно, что перемены эти, в основном, носили положительный характер, хоть и нельзя не сказать о серьёзных трудностях материального порядка, имеющих прямое отношение к большинству одесситов. "Но книга-то ваша - не об этом, - скажет Читатель, - она рассказывает о рождении и становлении Одессы, так чем же вызвано желание её переиздать?". Авторы охотно объяснят свою позицию.

Действительно, происшедшее в Городе за эти восемь лет никак не касается героев наших очерков, дело здесь в другом.
Во-первых, наша книга в первом издании - по прямой вине издательства - вышла с большим количеством опечаток, некоторые страницы отсутствовали вовсе, "зато" другие - повторялись по несколько раз. И хоть книга, вышедшая в солидном тираже, разошлась очень быстро, у Авторов остался неприятный осадок - будто мы в чём-то виноваты перед Читателем.

Во-вторых (и это главное), стали известны новые значительные факты о жизни и деятельности на благо Города наших героев, в первую очередь - благодаря интенсивным поискам и связанными с ними открытиями профессора А. Добролюбского и его коллег о де Рибасе и де Волане, новейшим исследованиям Р.Александрова, Н.Глеба-Кошанского, О.Губаря, А.Третьяка. Кроме того, одному из авторов посчастливилось лично поклониться праху де Ришелье в Сорбонне, в родовой усыпальнице знаменитого рода. Об этом мы тоже решили рассказать в книге.

В искренней надежде, что "Юная Одесса в портретах её создателей" увидит свет в обновленном виде и вновь найдёт своего Читателя, мы приступаем к этой кропотливой работе.

Авторы

ЮНАЯ ОДЕССА И ЕЕ РОДИТЕЛИ

27-го сентября 2002 года во Всемирном клубе одесситов состоялась презентация книги Анатолия Горбатюка и Владимира Глазырина "Юная Одесса в портретах ее создателей". Книга этих авторов с таким же названием выходила в 1994-м — в год 200-летия нашего города.

Нынешнее издание трудно назвать вторым, поскольку оно дополнено, вернее углублено, с учетом новых сведений и фактов, великолепно иллюстрировано и издано в новом формате. Книга снабжена великолепным справочным аппаратом и глубокой вступительной статьей доктора исторических наук Андрея Добролюбского.

Никогда, даже в мечтах, не тешьте себя мыслью, что вы знаете об Одессе все или даже очень многое. Прошлое нашего города - это terra incognita, освоение которой только начинается. Советскаяя история делала все возможное, чтобы уравнять уникальное "утро" нашего города с менее интересным прошлым других городов, лишить "юную Одессу" той уникальности, благодаря которой она была и остается легендарной и во многом непостижимой.

Лет десять назад начался процесс возвращения к правде. И среди тех, кто по зову сердца первым принял в нем участие, был инженер Горбатюк и архитектор Глазырин.

Археологи вынуждены проходить слой, чтобы достичь вожделенного места, благодаря которому научная гипотеза превращается в неоспоримый факт. Реставраторы тратят месяцы, а порой - годы. Чтобы через наслоения "выйти на фрески", украшавшие когда-то стены храма. Авторы "Юной Одессы" в этом отношении были сродни археологам и реставраторам. Они должны были опровергнуть исторические фальсификации и, пользуясь первоисточниками и трудами крупных историков, филологов, краеведов, публицистов, восстановить истину. Скажем сразу: им это удалось. Говорю об этом безаппеляционно, потому что последние исследования ученых, в частности, авторов прекрасной книги "Борисфен. Хаджибей. Одесса" А. Добролюбского, О. Губаря, М. Красножона, во многом совпадают с мнением авторов " Юной Одессы".

Книга А. Горбатюка и В. Глазырина - научно-публицистическое идание. Она написана доступно, воспринимается легко. В то же время авторы ни в какой мере не заигрывают с читателями. Правда факта говорит сама за себя. Размышляя над ней, в полной мере осознаешь истоки уникальности Одессы, которой с самого начала фантастически повезло на "родителей" - гениальных Дерибаса и Деволана, Ришелье и Воронцова. Повезло "родиться" свободной и многонациональной. Повезло на множество людей инициативных и образованных, заложивших основы и традиции, многим из которых, к счастью, удалось не прерваться.

"Юная Одесса" - книга о прошлом, но вся она проникнута надеждой: у города есть не только легендарное "вчера", но и "завтра", и оно должно быть достойно великого одесского прошлого.

Роман Бродавко

Формула успеха Александра Лозовского

Анатолий Горбатюк

А.М.Лозовский. www.eretic.ru или Формула успеха. Мемуарный роман. — Одесса: Печатный дом, 2005. — 560 с. ISBN 966-8164-94-6ОДЕССИТ НАПИСАЛ РОМАН...
А.М.Лозовский. www.eretic.ru или Формула успеха 
Мемуарный роман. — Одесса: Печатный дом, 2005. — 560 с. ISBN 966-8164-94-6

Наш земляк (живущий ныне в Израиле) Александр Лозовский написал роман, который с помощью друзей был издан в Одессе. А другой наш земляк (вернувшийся недавно насовсем из Америки) Анатолий Горбатюк прочитал этот роман и тут же написал на него небольшую дружескую 
Редактор книги Валерий Хаит

Формула успеха Александра Лозовского

Одесское издательство «Печатный дом» и типография «Моряк» выпустили в свет роман нашего земляка Александра Лозовского (живущего ныне в Израле) «www.Eretic.ru, или Формула успеха».

Как любят говорить, причем уже не только в Одессе, мне крупно повезло: подаренная коллегой книга оказалась не просто интересной. Она дала возможность испытать давно, еще с юности, забытое сладостное ощущение, когда как будто переносишься в другой мир и там сопереживаешь с героем книги все с ним происходящее.

Безусловно, первоначальный интерес вызвало имя автора: с Александром Лозовским мы познакомились (страшно сказать!) почти полвека назад, во второй половине пятидесятых годов прошлого уже столетия. Созданный тогда легендарный студенческий театр миниатюр «Парнас-2» собрал лучшие творческие силы одесской молодежи. Жванецкий и Ильченко, Макаревский и Аврутин, Щеголева и Гершберг, Колтынюк и Вайсман, Колодяжная и Штейнберг, чуть позже — Карцев и Гендельман…

Все практически программы писались участниками труппы. Так вот, Саша Лозовский, один из ветеранов «Парнаса», довольно прилично игравший на сцене, был одним из ведущих авторов театра, вполне успешно «конкурируя» (в лучшем смысле слова) с «самим» Жванецким. Как вспоминает о том времени в «Книге про нас» Давид Макаревский: «…особенно он (Лозовский — А. Г.) сдружился с Мишей Жванецким. Лозовский нашел в нем родственную душу. И Мише очень понравился Шура своим необычным мышлением, умением мгновенно схватить главное, познаниями в литературе. Эта дружба продолжается и по сей день».

Возвращаясь к самой книге Лозовского «www.Eretic.ru, или Формула успеха», не могу не отметить, что состоялась она именно благодаря этому очень точно подмеченному Макаревским «необычному мышлению». В книге действительно необычно все, начиная с названия и заканчивая самой манерой описания стремительно развивающихся событий.

А.М.Лозовский. www.eretic.ru или Формула успеха. Мемуарный роман. — Одесса: Печатный дом, 2005. — 560 с. ISBN 966-8164-94-6И в самом деле, действие развивается так стремительно, что, прервав по какой-то причине на время чтение, приходится возвращаться на несколько страниц назад, чтоб опять включиться в предложенный автором (или его героем?) ритм. В то же время сам автор определяет свое детище как «увлекательный роман». Это написано на задней обложке книги, и тот, кто случайно начнет знакомство с «…Формулой успеха» с этой самой задней обложки, может настроиться на эдакое благодушное чтиво. Не тут-то было!..
И тут я вновь и вновь ловлю себя на мысли, что не в состоянии кратко ответить на вопрос, о чем все-таки эта книга. Здесь и политика, и бизнес, и наука (полуфантастический проект снабжения Израиля водой), даже любовь присутствует (правда, о-о-очень своеобразная). Действие романа разворачивается в Израиле, Германии, Англии, Соединенных Штатах Америки, Прибалтике, Украине (где под умышленно блеклым названием «Энск» легко угадывается сегодняшняя Одесса)…

Еще одна «необычность»: рассказ ведется от первого лица, герою романа чуть за сорок, но ведь автор старше своего героя на целых тридцать лет?! Чего ну никогда не скажешь — какая динамика, какая энергетика!..

Весьма интересны политические оценки происходящих в мире (в частности, на Ближнем Востоке) событий. И вызывает глубокое уважение их бескомпромиссность: Лозовский живет в Израиле, и его взгляды, мягко говоря, далеко не всегда совпадают со взглядами не только правительства этой страны, но и местных «ура-патриотов» — публики агрессивной и мстительной. Впрочем, для меня это не стало открытием, с творчеством Лозовского-публициста я познакомился ранее…

Кроме политики автор проявляет достаточно глубокие познания и в сфере бизнеса. И не только бизнеса, так сказать, «цивилизованного», но и нашего, еще до сих пор диковатого, зачатого в «перестроечные годы». Здесь герой чувствует себя как рыба в воде, ведя игру по очень жестким правилам криминального мира. Посмотрите, как убийственно точна эта характеристика: «Наш бизнесмен — это контрабандист, который вынужден регулярно пересекать границы закона, переправляя грузы и деньги из зоны нелегальщины в зону добропорядочности и обратно». И — как приговор: «Говорю со всей ответственностью: на постсоветском пространстве до сих пор честным путем в бизнесе нельзя заработать ничего. Миллиард, миллион или сотня долларов — только вопрос масштаба»…

Довольно много внимания уделяет Лозовский «нашим людям» в эмиграции. Его оценки в этом не слишком простом вопросе достаточно категоричны: «Попадая в экстремальные обстоятельства в чужой и незнакомой стране, человек слишком часто освобождает себя от многих условностей — мол, здесь не до слюнтяйства. А в разряд условностей попадает порой и стыд, и элементарная порядочность. Больше всего эмигранты вынуждены опасаться своих же. Надуть без зазрения совести обычно способен именно недавний земляк». Зная об эмиграции не понаслышке, могу подтвердить: со многими нашими людьми там начинает что-то подобное происходить. К сожалению, со многими…

Впрочем, иногда автор говорит о «земляках» по постсоветскому пространству и с доброжелательным мягким юмором. Например, рассказывая о встрече наших эмигрантов (дело происходит в Германии), автор замечает: «Все с видимым удовольствием разговаривали на русском, но, естественно, с местечковым еврейским акцентом. Я уже давно заметил, что в иноязычной среде у говорящих по-русски появляется подобное произношение, даже если человек еще лет пять тому назад у себя на Таганке «акал» как истинный москвич… Наш типичный эмигрант… спустя несколько лет после эмиграции приобретает произношение жмеринского еврея и не теряет его до конца дней своих». И здесь не могу не подтвердить достоверность наблюдений Александра Лозовского…

Хочу привести рассуждения о чиновниках (думаю, злободневность этих высказываний и в будущем не пропадет): «Общеизвестно, что наш чиновник страшен. Страшен тем, что откровенно, не боясь ничего, берет взятки. Иначе его не обойдешь… Израильский чиновник тоже страшен. Сам Ицхак Рабин, боевой генерал, премьер-министр, незаурядный политик, признался, что больше всего он боится израильских чиновников. Но самое страшное (говорю это для наших сограждан), что израильский чиновник взяток не берет… Поэтому если он уже сказал «нет», то можно только биться головой о стену. Ничего не поможет». Как по мне, то уж лучше наши…

…Томасу Маколею, знаменитому английскому историку (кстати, принятому в 1858 году в Петербургскую Академию Наук) принадлежит такое высказывание: «Некоторые книги следует только отведать, другие — проглотить и только немногие — пережевать и переварить». На мой взгляд, книга Александра Лозовского относится к этим «немногим»…

Анатолий Горбатюк

P. S. В упоминаемой «Книге про нас», вышедшей в 1999 году, Давид Макаревский пишет: «Я считаю, что в Шуре (Лозовском — А. Г.) погиб талантливый и самобытный литератор…». Уверен, что, прочтя этот роман, глубоко симпатичный мне Давид Яковлевич возьмет эти свои слова обратно…

Возвратимся на круги своя…

Анатолий Горбатюк

Если бы подобный вечер воспоминаний проводился в каком-нибудь другом городе, да и, тем более, не во Всемирном клубе одесситов, он мог бы называться, например, «Бойцы вспоминали минувшие дни…». Ну, а здесь - сами понимаете, недаром Аркадий Креймер, правая рука директора Леонида Рукмана, не устает повторять: «Потому что город такой!..»…

В предвкушении чего-то необычного в этот теплый сентябрьский вечер зал Клуба начал заполняться задолго до назначенного времени, а в 19:15, когда прозвучал долгожданный гонг, оповестивший о начале вечера, все места за столиками были заняты членами Клуба и гостями из Германии, США, Израиля…

К радости присутствующих, в зале находился и президент Клуба Михаил Михайлович Жванецкий, посетивший своих «подданных» в третий или даже четвертый раз в этом году.

(Слева-направо) А. Мардань, В. Горелов, М. Жванецкий

Идея организаторов вечера, как и все гениальное, была удивительно проста: попытаться вернуть присутствующих в неповторимую и уже такую далекую одесскую атмосферу 60-70 г.г. ушедшего столетия, проверяя собственные знания «географии» Города по … винным подвалам, обилием которых буквально с первых дней основания славилась Одесса.

Главный «докладчик» - известный и почитаемый знаток одесской старины Александр Розенбойм, более известный как Ростислав АлександровГлавный «докладчик» - известный и почитаемый знаток одесской старины Олег Губарь проявил истинно недюжинные знания в освещении такого непростого вопроса, чем заставил ошеломленный зал еще раз подивиться широте его познаний.Нельзя не отметить непреложный факт: главные «докладчики» - известные и почитаемые знатоки одесской старины Александр Розенбойм, более известный как Ростислав Александров, и Олег Губарь проявили истинно недюжинные знания в освещении такого непростого вопроса, чем заставили ошеломленный зал еще раз подивиться широте их познаний. 

Подумать только: точные адреса «заведений», которые, оказывается, располагались по «большому» и «малому» кругах, имена не только их «держателей», но и постоянных клиентов, сорта вин и тара, в которой они содержались, посуда, в которой подавались вина, - вплоть до клички собаки, прибегавшей раньше своего хозяина, чтобы занять для него очередь… 

И все это - через добрых четыре десятка лет! Вон она - могучая эрудиция, помноженная на феноменальную память!..
Добрые «пять копеек» вставил в воспоминания Саши и Олега их собрат по перу, известный журналист Феликс Кохрихт, попытавшийся «вытащить» тему из подвалов на свет Божий, что удалось ему лишь частично.

И немудрено: даже не слишком пьющему человеку понятно: для употребления «Лидии», «Фетяски», «Рислинга» и прочего нектара ничего нет краше глубокого подвала типа «Двух Карлов».

Для употребления «Лидии», «Фетяски», «Рислинга» и прочего нектара ничего нет краше глубокого подвала типа «Двух Карлов».Четко руководил проведением вечера вице-президент Клуба Валерий Хаит.Добрые «пять копеек» вставил в воспоминания Саши и Олега их собрат по перу, известный журналист Феликс Кохрихт (он перед вами на этом снимке)

Поясню для приезжих: так еще в довоенное время остроумные любители «сухого» и «смеси» окрестили самый древний одесский винный подвал под неприметным 2-этажным зданием, построенном лет 212-213 назад (ровесник Города!) и находящемся на пересечении улиц Карла Маркса и Карла Либкнехта. И еще небольшие, но важные, пояснения: сколько лет этому дому - столько и продавалось в его подвале вино; названные улицы, слава Богу, давно уже носят свои исторические названия (Екатерининская и Греческая, соответственно), а название погребка сохранилось. Надеюсь, навсегда… 

После Феликса слово взял автор предлагаемого отчета.

Незлобно «обозвав» предыдущих ораторов «детьми подземелья» (честное слово - экспромт!), он таки вытащил разговор на поверхность одесских улиц (в основном, разговор шел об улице Дерибасовской), потому что рассказал об «экскурсии по Ленинским местам». Именно так называли прорабы ремонтно-строительного управления Одесского морского порта посещение после успешной сдачи нарядов в конце месяца «точек» на главной одесской улице, где «наливали» коньяк: «Малятко», гарнизонная столовая, «Куяльник», буфеты гостиниц «Спартак» и «Большой Московской»… И это было не просто бездумное шатание, чтоб «залить глаза»: молодые портовые строители после посещения нескольких «точек» обязательно заходили в тир (под гарнизонной столовой и на углу Гаванной и Дерибасовской). Там проверялись зоркость глаз и твердость рук. Жаль, конечно, что «точки» эти давно уже превратились в одно большое многоточие…

Слово взял пребывающий в отличном расположении духа наш президент. С восторгом воспринимал зал новые произведения Михал Михалыча.

А «точку» в этом вечере, который запомнится надолго, поставил обладатель множества талантов Олег Губарь, проникновенно исполнивший несколько старинных романсов под собственный гитарный аккомпанемент. Президент в эти минуты явно блаженствовал…

Четко руководил проведением вечера вице-президент Клуба Валерий Хаит. И, конечно же, спасибо техническим организаторам этой встречи - Леониду Рукману и Аркадию Креймеру - и за фирменный форшмак, и вообще!..

Анатолий Горбатюк
Член президентского совета ВКО

Язык мой - друг мой!

Анатолий Горбатюк

Великий Жан-Батист Поклен, более известный, впрочем, как Мольер, заметил, что слово дано человеку, чтобы выражать свои мысли. Итальянский же дипломат и писатель Николо Макиавелли, наоборот, доказывает, что язык дан человеку, чтобы мысли эти тщательно скрывать. А вот проживающий в США публицист Юрий Борин утверждает, что "…независимо от целей и намерений, говорить в любом случае надо. Не молчать. Не мычать. Не размахивать зря руками. Иначе тебя неправильно поймут и неверно истолкуют. В общем, человечество все время помаленьку прогрессировало в области языкознания. Вплоть до того момента, когда появилась новая наука — обсцено- логия (курсив мой. — А. Г.)". Не знаю, представляет ли читатель, что это за штуковина такая, но скажу честно: если б не эрудированный американец с русской фамилией, — пребывать мне еще и пребывать в полной филологической темноте, но Ю. Борин любезно поясняет: "Этот спецпредмет ввели на филологическом факультете Казанского университета. Это наука, которая изучает ненормативную лексику. Так сказать, непарламентские выражения. Говоря проще — мат. Известно, что русский мат возник в незапамятные, почти доисторические времена. Точнее, в эпоху татаро-монгольского ига. Однако долгое время матерные слова и выражения не были в центре всеобщего внимания. Считалось, что это язык пьяниц из самых низших социальных слоев. А также тех, кто прошел такие специфические университеты, как лагеря и тюрьмы. Конечно, порой к мату прибегали и высокообразованные интеллектуалы, но лишь в тех случаях, когда других слов просто не находилось…". Отдавая должное мягкому чувству юмора автора приведенного толкового пояснения, я поначалу кое в чем усомнился и даже не согласился — тоже кое в чем.

Во-первых, не было у меня никакой уверенности, что будущие филологи из Казани действительно изучают это. Может быть, подумал я, Ю. Борин просто испытывает легкую неприязнь к татарскому народу. Впрочем, всякие сомнения быстро развеялись, стоило мне заглянуть в Интернет. "Лента.ру" полностью подтверждает все, сказанное Ю. Бориным: "В Казанском университете введен спецкурс по изучению ругательств в русском языке. Официально курс называется "Русская историческая обсценология". Обсценология как область языкознания изучает ненормативную лексику, в том числе и мат. По словам преподавателя университета Даниила Копосова, изучение этой важной дисциплины поможет молодым филологам лучше выражать свои мысли и чувства". Ну очень оригинальная мысль!

В этом месте и появилось, кстати, "во-вторых": татары ведь категорически отрицают какое-либо влияние своих предков на возникновение этой, черт бы ее побрал, русской ненормативной лексики, приводя достаточно веские доказательства.

И наконец, в-третьих: не берусь ничего утверждать, но все чаще и чаще в достаточно серьезных изданиях появляются высказывания известных ученых-историков о том, что этого самого ига… вообще не было! Вы понимаете, что получается?..

Впрочем, истоки происхождения нецензурной брани меня никак не интересуют, но большую тревогу вызывает тот непреложный факт, что "нехорошие слова" звучат сегодня повсюду совершенно легко и свободно, а отдельные газеты и журналы (особенно так называемые "молодежные издания"), как и некоторые телевизионные каналы, и вовсе всякий стыд потеряли — шпарят это все без всяких купюр и многоточий…

Думаю, что читателю интересно узнать, как обстоит дело с русским языком в среде наших соотечественников в далекой Америке. Всем понятно: сохранение родного языка — это сохранение своей культуры. Затронутой проблеме была посвящена моя статья, опубликованная ранее в русскоязычной лос-анджелесской газете "Мы и Америка". Поскольку за прошедшее время "на этом фронте" ничего не изменилось, предлагаю ее вашему вниманию с небольшими сокращениями.

Перехитрит ли Колобка Микки Маус,

или

Для чего нашим детям русский язык?

…До чего же быстро усваивают дети язык, который еще вчера был для них совершенно чужим! Мы с завистью наблюдаем за их успехами, но зависть эта такая белая: дети-то наши, и пусть их успехи будут все значительнее с каждым днем! А какие великолепные детские книги выставлены в витринах американских книжных магазинов — прекрасные иллюстрации, легко читаемые шрифты, — не говоря уже о качестве бумаги и прочих "мелочах"! Малыш с удовольствием берет их в руки и при первой же возможности просит находящегося рядом взрослого — почитай эту сказку, мне так нравится хитрец Микки Маус, которого каждый день показывают по телевизору…

…Обитая в "русском районе", не без интереса наблюдаю за общением наших юных земляков дошкольного и школьного возрастов. Очень просто определить — с известной степенью точности, — как долго проживают они в этой стране. Вот, оживленно жестикулируя, мимо проходят две девчушки лет четырнадцати. Я точно знаю, что они — "наши", потому что знаком с их родителями. Если б не это — ни за что не признал бы в них своих недавних соотечественниц: характерная местная скороговорка, полная раскрепощенность в жестах… А вот, по очереди футболя пустую жестяную банку, продвигается стая мальчишек. Старшему — лет десять, младший едва ли ходит в школу. Еще издали слышу испорченную русскую речь с ужасающим акцентом, обильно сдобренную английскими словами: русских слов явно не хватает. "No, — говорит один из них, — tomorrow я буду busy". "А в Sunday? — уточняет старший. — Приходи в Sunday, my parents будут на overtime…" Забавно, не так ли?.. "Как человека можно распознать по обществу, в котором он вращается, так о нем можно судить по языку, которым он выражается". Корректно ли приводить это высказывание мудреца Джонатана Свифта в связи с детской болтовней? Безусловно: оглянуться не успеваем, как эти детишки превращаются во вполне взрослых людей с тем же искалеченным языком…

…Часто задаю себе вопрос: почему так называемая первая эмиграция изо всех сил стремилась сохранить в своих сферах культуру оставленной ею страны и как главную ее составляющую — родной язык, бережно передавая его из поколения в поколение? Причем язык чистый, литературный — не чета тому суррогату, который зачастую используем в разговорной речи мы. Почему те люди, оказавшиеся на чужбине (во Франции ли, Америке — неважно), прилагая неимоверные усилия для скорейшего внедрения в новую среду — то, что и сегодня делает разумное большинство наших земляков, — почему не меньше энергии они затратили на то, чтобы их дети, изучая язык приютившей их страны, не забыли и язык оставленной родины? И не обделяем ли мы сегодня малыша, познакомив его лишь с потешным мышонком и его (американскими же) сказочными "коллегами"? Вопрос таит в себе два, как минимум, аспекта, и мы назовем один из них "эстетическим", второй — "практическим".

Начав с первого, хочу задать тебе, читатель, очень простой вопрос: чем превосходят упомянутые выше сказочные "американцы" Емелю или, допустим, Василису Прекрасную?.. Или Иванушку-дурачка (который, оказывается, не такой уж и дурак)?.. Или Золотую Рыбку (отметим в скобках необыкновенное чувство юмора у людей, давших своему магазину в Лос-Анджелесе, где продается рыба для еды, это название)?.. Думаю, перечисленные герои из сказок нашего детства в любой компании окажутся, как теперь говорят, "на уровне"… А если еще вспомнить эти удивительные, наполненные волшебством строки:

У лукоморья дуб зеленый, Златая цепь на дубе том…

Что же касается практики, то и здесь, по-моему, все предельно просто. Кроме английского, который будет изучаться долго и основательно, при мало-мальски серьезном отношении к получению образования молодой человек возьмет, как правило, еще и какой-нибудь иностранный язык — французский, итальянский, испанский... При прочих равных обстоятельствах претендовать на хорошую работу с б`ольшим успехом может молодой специалист, обладающий знанием второго языка. А теперь предположите, что ваш сын или внук владеет еще одним иностранным языком — русским. Представляете, насколько поднимется его рейтинг в стране, где весьма значительная часть населения говорит на этом языке?!.

…Дочь моих приятелей обучалась в престижном местном университете. Незадолго до его окончания она решила изучать русский язык как одну из дисциплин. Прожив чуть более 10 лет в США и не имея никаких проблем с английским, на русском она разговаривала не слишком свободно, с акцентом, используя зачастую английские слова. Несколько раз посидев с ней за уроками, я подивился той легкости, с какой эта двадцатилетняя девушка схватывала непростые речевые обороты, как легко запоминала сложные грамматические правила… Подивился и… огорчился: "Ах, милая девочка, это все ты могла освоить походя, имея родителей, достаточно хорошо владеющих русским языком, и занимаясь с ними по 30-40 минут ежедневно, начиная с первого же дня после отъезда из Одессы. И тратила бы ты сейчас свое драгоценное время не на познание родного языка, а на изучение японского…". И как хочется, чтоб дети и внуки "наших" эмигрантов потянулись в русские книжные магазины — не только за CD с хриплыми голосами только-только "откинувшихся" "криминальных талантов", но и за Пушкиным, Гоголем, Надсоном…

…Рассказывают, что Альберт Эйнштейн молчал до пятилетнего возраста, и его родители собирались уже обратиться к психиатру, как будущий гений заговорил, да как!.. Не рассчитывайте, что ваши дети заговорят сами, по крайней мере — на русском…

* * *

В откликах читателей на эту статью содержалась, в основном, поддержка моей точки зрения, хоть и нашелся оппонент, назвавший меня идеологическим диверсантом, мешающим нашим людям вживаться в американское бытие.

Но есть и иное отношение к языкам. Наши земляки, ставшие эмигрантами в пожилом возрасте (не все, конечно, но очень многие), категорически отказываются изучать язык страны, которая их приняла, — английский. И самым парадоксальным является то, что человеку, прибывшему из бывшего СССР, можно очень даже легко обойтись и без английского, особенно если он проживает в районе знаменитого Брайтон-Бич, давно уже прозванного Новой Одессой. Потому что ходит он в "русские" магазины, лечится у "русских" врачей, смотрит "русские" же телевизионные каналы, читает русские газеты (как местные, так и доставляемые авиапочтой из Москвы и Киева)… Самое главное — и на работу стремится устроиться к "русскому" боссу!

А теперь представьте такую картину (за подлинность ее несу полную ответственность): в "главный" магазин на Брайтон-Бич, носящий название "International" и принадлежащий, конечно же, одесситу, каким-то чудом забрел чернокожий. Я не случайно написал "каким-то чудом": на этой шумной улице толкаются, в основном, только "наши" люди. Так вот, чернокожий покупатель обращается к одной из продавщиц на английском, естественно, языке. А та, бедняга, недавно приехавшая из Кишинева или какого-нибудь другого Бобруйска, по-английски — ни бум-бум. Но не растерялась и закричала коллеге, работавшей в другом отделе и английский знавшей: "Фрида, иди сюда! Обслужи интуриста!..". Представляете — чернокожий американец в центре НьюЙорка оказывается "интуристом"…

Те эмигранты из СССР (или уже из СНГ), которые английский язык освоили (как там говорят, "язык взяли"), значительно лучше чувствуют себя — и в материальном, и в моральном смыслах. Более того, все чаще на страницах русских газет между ними возникают ожесточенные дискуссии — какой язык (английский или русский) красивей, какой более точный и даже какой… умнее. Не буду утомлять читателя подробностями этих околонаучных споров, приведу только несколько из тех доводов, которые в них используются.

Пример первый. В чем сходство, задает коварный вопрос один из "философов", между двумя фразами: "Неизолированный провод проходит под тележкой" и "Голый проводник лежит под поездом"? Оказывается, обе эти фразы на английском звучат совершенно одинаково. И следует ехидное резюме: "Велик и могуч русский язык!"…

Пример второй. Английский язык конкретен и четок, говорит один из спорщиков: слово "user" состоит всего из четырех букв, в то время как его аналог в русском языке — "пользователь" — из целых двенадцати! Ха-ха-ха, отвечает оппонент, зато наша "швея" соответствует английской "needlewoman".

Пример третий. Английский язык "изобрел" такие новые слова, как "сайт", "сервер", "офис", утверждает один из "языковедов". Второй сразу же парирует: "А в английский язык вошли русские слова "спутник", "лунник"… "А английский и не нуждается в таких заимствованиях, — упорствует первый, — потому что он имеет свое такое умное слово, как "satellite". "Да знаете ли вы, — достает "главный козырь" его оппонент, — что подсчитано по этимологическому словарю английского языка Скита, охватывающему 13500 корневых слов основного словарного состава: около 30% из них (4000 слов) — германского происхождения, 31% (5000 слов) взят из французского языка, 20% (2700 слов) заимствовано из латинского, 3% (400 слов) — из греческого. И еще около сотни слов, встречающихся в речи англичан, обязаны своим происхождением различным другим языкам, в том числе и русскому…" (Данные взяты из статьи Леонида Элинзона в "Лос-анджелесском вестнике", март 2004 г. — А. Г.).

Дискуссии, мягко говоря, совершенно бессмысленные, но достоверно иллюстрирующие то место, которое занимает знание языков (как и их незнание) в умах наших думающих земляков.

И последнее. Только возможность свободного общения на языке страны пребывания раскрепощает человека и избавляет его от комплекса неполноценности — родного брата безжалостной депрессии. Уж поверьте на слово автору, в течение долгих семи лет варившемуся в котле русскоязычной эмиграции…

Как одесситы сделали Питеру весело…

Анатолий Горбатюк

Программа мероприятий «9-го Смешного фестиваля и Одесской Юморины в Питере» не могла не вызвать скептическую улыбку у каждого. Каждого, кто не знаком с ее автором – капитаном 1-го ранга, доктором технических наук, профессором Александром Викторовичем Кириченко, он же – председатель-командор Клуба одесситов Санкт-Петербурга. Еще бы – такое неимоверное количество событий должно произойти в течение 2-х дней! Голова кругом идет…

Всемирный клуб одесситов на питерском празднике был представлен его директором Леонидом Рукманом, членом президентского совета Клуба Анатолием Горбатюком и потомком славного основателя Одессы адмирала де Рибаса журналистом Олегом Де-Рибасом (последний настаивает именно на таком написании его фамилии – через дефис). Делегация наша отправилась не с пустыми руками: мы везли с собой камень из одесской мостовой, которому суждено лечь в основание будущего памятника Иосифу Михайловичу де Рибасу в Санкт-Петербурге. Искренне рассчитываю, что этот «будущий» сможет ярче отразить образ основателя Города, нежели его предшественник, установленный в 1994 году в Одессе. Но это так, к слову…

Отмечу сразу: бескрайнее гостеприимство питерских одесситов превзошло самые оптимистические прогнозы, и это при том, что гостей съехалось множество, среди них – делегация из Таллинна, возглавляемая членом Всемирного клуба одесситов Мелисом Кубитсом в сопровождении стайки юных красавиц, шумные представители московского «Одеколона» («Одесская колония»): Любамира Цымбалова, поэтесса и композитор, очень коренная одесситка Ольга Приходченко, сделавшая небольшую паузу в воспитании внуков и приготовлении чисто одесских кулинарных изысков и использовавшую ее для написания толстенной книги «Одесситки», мгновенно ставшую бестселлером, ее супруг Михаил Шлаен, член Международной ассоциации спортивной прессы, очень ненавязчиво объяснявший присутствующим, какое счастье им подвалило – возможность приобрести эту книгу… Делегацию «Одеколона» возглавлял его обаятельный председатель, прекрасная московская журналистка из Одессы Сусанна Альперина.

Питерцы, москвичи, эстонцы, немцы и, конечно же, одесситы - все мы одной крови!

Всегда завидовал профессионалам: праздник в Питере только набирал темп, когда в одной из московских газет появился репортаж очаровательной Сусанны со всеми волнующими подробностями его закрытия, но самое интересное – все потом так и произошло, как ранее написала Сусанна… …Сразу по приезде в Санкт-Петербург делегация из Одессы посетила могилу замечательного одесского музыканта-просветителя Е.Н.Болотинского, давшего путевку в творческую жизнь нескольким поколениям одесских джазменов.

В этом году Евгению Наумовичу исполнилось бы 85 лет. Уже 15 лет его нет с нами, но и Одесса, и С.-Петербург помнят этого светлого человека. Глубоко символично, что такой же просветительской деятельностью Болотинский многие годы занимался и в городе на Неве… Первую половину дня 31 марта одесситы, съехавшиеся на праздник, посвятили посещению могил великих основателей Одессы. На Смоленском лютеранском кладбище вот уже два столетия покоится прах адмирала де Рибаса. Усилиями Клуба одесситов С.-Петербурга могила его ухожена и посещаема.

Не без гордости услышали мы слова благодарности в свой адрес за то, что усилиями одного из нас в 1980-х гг. она была реставрирована после варварского уничтожения… Были возложены цветы и на могилу замечательного первостроителя Одессы Франца Павловича де Волана на другом лютеранском кладбище – Волковском.

Пережив основателя Одессы на 18 лет, он скончался 30 ноября 1818 года в С.-Петербурге. И это захоронение находится в должном состоянии… В этом году в Питере (как, впрочем, и в Одессе), вспоминаешь, что на дворе весна, только при взгляде на календарь. Потому приглашение «погреться» после посещения кладбищ принято было гостями с заметным энтузиазмом. И здесь нас ожидал очередной сюрприз: в самом центре города, в двух шагах от Невского проспекта, мы оказались… в Одессе! Точнее, в ее небольшом фрагменте в виде очень уютного ресторанчика с взволновавшей нас вывеской над входом: «Одесса-мама».

А хозяин кто? Правильно, наш человек из Одессы Сергей Гейченко, своим талантом ресторатора сумевший превратить именно это заведение, количество которых здесь не сосчитать, в одно из самых знаковых в многомиллионном городе. Между прочим, и в тот день, несмотря на вывешенное объявление о закрытом мероприятии, от желающих проникнуть внутрь не было отбоя. Меню самое обычное (для одесского ресторана, конечно): форшмак, жареная скумбрия, фаршированная рыба… «Сырье» - все из Одессы.

Как и оформление интерьера,

а главное – удивительная теплота, особая одесская аура, которую невозможно перепутать ни с одной другой. Вечером того же дня нас ожидал еще один сюрприз – премьерный спектакль клоун-мим-театра «Мимигранты», как подсказывала программка, «бурлеск в ритме джаза от О'Генри». Премьера прошла прекрасно. Театралы-любители из Одессы выразили твердое мнение: коллектив обречен на длительный успех! Театр этот, делающий первые творческие шаги под художественным руководством Александра Плюща-Нежинского, - большой друг Питерского клуба одесситов, участвующий, как и на этом празднике, во всех проводимых Клубом мероприятиях.

…Утро 1 апреля, когда весь бывший советский народ собирался праздновать День смеха (иногда небезосновательно он носит другое название – День дурака, но это – не про нас), так вот, это утро наша делегация встретила тревожным ожиданием предстоящего события: члену нашей делегации Олегу Де-Рибасу поручалось произвести полуденный торжественный выстрел из орудия Нарышкинского бастиона Петропавловской крепости. Но накануне какие-то анонимные завистники распустили слухи о том, что выстрел-то состоится, но зарядят орудие… Олегом де Рибасом (умышленно опускаю дефис). Мол, так предусмотрено дурацким сценарием. Мы приложили все усилия, чтобы сам потомок об этом коварном замысле не узнал. Пусть прошагает к орудию бодрым шагом и с улыбкой на лице, как и полагается праправнучатому племяннику бесстрашного адмирала.

После удачного полуденного выстрела - Олег де Рибас, Одесса

Все получилось нормально: под восхищенными взглядами сотен петербуржцев и гостей города, в сопровождении прекрасных барабанщиц, не только играющих, но и жонглирующих барабанными палками,

Олег проследовал к с нетерпением ожидающему его возле орудия морскому офицеру и, прослушав недлинный инструктаж, словно заправский канонир, оглушительно пальнул ровно в 12 часов по местному времени. При этом он заставил содрогнуться не только толпу зевак с фотоаппаратами, но и пытавшихся загорать под пронизывающим, совсем не весенним ветром местных «моржей», нашедших себе пристанище под стенами Петропавловской крепости, получив в награду артиллерийскую гильзу, памятный диплом и аплодисменты присутствующ

Но это было только начало праздника! Потом мы присутствовали на театральном шоу «Первоапрельские молодожены» возле Дворца бракосочетания на Английской набережной, на торжественной закладке первого камня (того, привезенного из Одессы) в основание памятника де Рибасу,

Олег де Рибас, Леонид Рукман и Анатолий Горбатюк на Дерибасовской с камнем из мостовой. 27 марта 2012 года

наблюдали красочное карнавальное шествие, присутствовали на гала-концерте «Сорочинская ярмарка» на углу Невского проспекта и Малой Конюшенной улицы, участвовали в телемосте «Санкт-Петербург – Одесса» (петербуржцев на гигантском экране из Одессы приветствовал вице-президент Всемирного клуба одесситов Валерий Хаит)… Поверьте, это далеко не полный перечень всего того, что «натворили» в Питере эти неудержимые одесситы, руководимые двужильным профессором Кириченко!

Вечером 1-го апреля в так полюбившемся нам кабачке «Одесса-мама» состоялись литературный вечер, сборный концерт и праздничный ужин. И снова наш избалованный слух услаждали одесситка из Германии, яркая восходящая звезда Кира Кафт, ее обаятельная землячка из Москвы Любамира Цымбалова, чарующий дуэт «Морские звезды» - выпускницы мореходного училища имени Макарова и многие, многие другие звезды и звездочки – те, кто, и не являясь одесситом по рождению, беззаветно любит и ценит этот уникальный Город. А таких людей – артистов и промышленников, художников и моряков, инженеров и писателей, поддавшихся гипнотической энергии Александра Кириченко – очень много. Благодаря им полузабытое одесское выражение «Мы вам сделаем весело!» обрело вполне реальное воплощение.

На этом вечере я встретил члена Всемирного клуба одесситов, известного одесского и питерского скульптора, Действительного члена Петровской академии Станислава Дмитриевича Голованова, автора памятника погибшим морякам-портовикам, установленного возле здания Управления Одесского морского порта, мемориальных досок, посвященных пребыванию в Одессе Н.В.Гоголя, П.И.Чайковского и других выдающихся работ. «Я счастлив, что, работая в Петербурге, имею возможность общаться с таким выдающимся сообществом одесситов. Это – лучшее, если не единственное, средство от ностальгии». Хорошо сказано! А то, что делает Кириченко сотоварищи, согревает душу и нам, живущим в Одессе…

Анатолий Горбатюк