К норд-весту от зюйд-оста
Евгений Голубовский
Говорят, поэты — пророки. Сами того не ведая, предрекают на века, к примеру, «умом Россию не понять»... Позволю себе продолжить мысль и высказать крамольную идею: и прозаики (во всяком случае, на пространстве СНГ) больше, чем прозаики, они нередко провидят будущее. И пример из нашей, казалось бы, провинциальной жизни. Двадцать лет назад, победив несдающийся бастион под названием издательство «Маяк», журналист (а точнее, юморист-сатирик) Семен Лившин издал книгу с загадочным названием: «К норд-весту от зюйд-оста».
Кто мог тогда предположить, что спустя десяток лет автор — не виртуально, а реально, переместится вначале в Москву, в редакцию «Известий» (норд), затем в США, Сан-Диего (вест), где не только не перестанет быть журналистом и создаст первую (!) в Америке федеральную юмористическую газету с мажорным (школа Одессы!) названием «О’кей». И это в стране Марка Твена и О’Генри, Арта Бухвальда и Вуди Аллена.
Семен Лившин и Валерий Хаит (справа)Но вернемся к истокам. Смею предположить, что в конце XXI века на здании инженерно-строительной академии появится мемориальная доска: «У Семена Лившина и Валерия Хаита, закончивших наш хедер, хватило юмора забыть свою профессию и возродить нежное отношение к юмору в Одессе, даже у очень руководящих товарищей».
Так как же все начиналось? Свидетельствую как очевидец. Ничто не раздражало меня в газете «Комсомольская искра» так, как ежедневно приходящая, естественно, в отдел культуры, толпа «непризнанных гениев». Они несли стихи, поэмы, рассказы, романы, даже шарады. И вот в этой веренице нештатных авторов пришел Сема Лившин с коротким рассказом. То, что текст был короткий, радовало, то, что он был художественный, а не документальный, огорчало. Я попросил его написать на эту же тему статью с реальными героями ... из ЖЕКов. Знал на 90 %, что после такого задания «гений» в редакцию не возвращается. Но я не знал еще Сему Лившина. Через неделю его мама, Эсфирь Самойловна, она у нас впоследствии служила «почтальоном», принесла написанную им от руки, крупными буквами, статью. Хорошую статью. Ее мы и опубликовали.
Нештатным автором Лившин оставался пару лет (как и я в свое время). Потом в редакции появилась вакансия — не помню, на полставки или на четверть ставки, такие у нас тогда были «игры», взяли Семена.
Я употребил слово — «игры». А к этому времени Лившин уже прославился и в большой игре. Одесса не только соревновалась в межвузовском КВНе, но была приглашена и во всесоюзный конкурс. Именно экраны телевизоров принесли славу Валерию Хаиту, Юрию Макарову, Сергею Калмыкову, Валентину Крапиве. Кстати, последний написал и опубликовал книгу «КВН нашей памяти», где есть глава, посвященная Семену.
Чего здесь только нет! И как Лившин писал «приветствия», и как выходил на сцену, и как угощал команду «взятым напрокат» июльской ночью на Пушкинской компотом. Проделки молодости? Естественно. Но это был его характер, легкий, авантюрный, жизнерадостного человека, не терявшего и не потерявшего одесского шарма с годами.
В газетах — «Комсомольской искре», а затем в «Вечерней Одессе» — Семен Лившин доказал, что имеет право писать не только репортажи с политзанятий, со сдачи новостроек, но и фельетоны. Это он создал «Козлотур» и «Антилопу Гну», экипажа которой боялись чиновники всех рангов. Обычно фельетоны писали в четыре руки (школа Ильфа и Петрова) — Лившин и Макаров, Лившин и Лошак, Лившин и Романов. Их фамилии были тогда на слуху у горожан. Нужно признать, что Борис Деревянко брал на себя ответственность за публикации. Он подписывал газету, он вел бои в обкоме, иногда подсказывал своим сотрудникам темы, иногда, увы, резал текст «по живому». Но таковы тогда были условия редакционной работы.
В гостях в Сан-Диего. Илья Кричевский, внук Ильи Ильфа — поездка по многоэтажной Америке.Кстати, о редакционной работе. Думаю, все, кто зачинал «Вечерку», запомнили эпизод, когда в редакцию наведался сановный гость — первый секретарь обкома П.П. Козырь. Он шел в окружении свиты, открывал дверь каждого кабинета, вежливо здоровался, иногда задавал стандартные вопросы. И вот дверь кабинета, где сидел Лившин сотоварищи. Козырь приоткрывает дверь, смотрит на плакаты, пожарную каску, афиши концертов и буднично спрашивает: «Нет проблем?».
Дальше рассказывает Дмитрий Романов. Он увидел, как в глазах Семена зажглись огоньки, попытался потянуть его за штанину, но было поздно. Как писали классики, «Остапа несло»: —У нас все в порядке. Но если у вас возникнут проблемы, приходите, обязательно поможем! Козырь смутился. Свита отпрянула. Деревянко прикрыл дверь. Позднее он вызвал Лившина. С его слов знаю, что все, сказанное в кабинете, на бумаге ни кириллицей, ни латиникой не передать, разве что резюме: «Вон!!!».
В памяти остаются такие вот шуточные — тогда драматические, ситуации. Но главным, конечно, были фельетоны и реакция на них. Тогда, после выступления газеты, нужно было отвечать, кого-то снимать с работы, кого-то из милиции разжаловать. В книге «К норд-весту от зюйд-оста» всего шесть фельетонов (кстати, понадобилось предисловие самого Сергея Михалкова, чтобы она тиражом в 65 000 экземпляров увидела свет и за месяц разлетелась из книжных магазинов города), но фельетоны и до сих пор кажутся остроумными. Это литература. Тем более — читаются пародии — тут Лившин был мастером. Кстати, общее название книги взято из пародии на морскую прозу Виктора Конецкого.
Чтобы вы представили себе иронию, стиль, жесткость Семена Лившина, приведу отрывок из его пародии на «Алмазный мой венец» Валентина Катаева:
«Вдогонку щурился подслеповатыми витражами бретонский городок Собака на Сене. Он знаменит тем, что никто из моих знакомых литераторов в нем не жил. Пончик ухитрился трижды не побывать там, хотя описал городок в сонетах до мельчайшей консьержки.
Рина Лившина, Семен Лившин и их дочь Ольга Лившина — одесситы в США.В ту пору Пончик еще не стал поэтом с мировым именем Юрий, а был всего лишь талантливым босяком, каких в Одессе можно встретить на каждом шагу.
Что ни день, на литературном небосклоне Молдаванки вспыхивала очередная звезда. Тогда, где-то в двадцатых числах тридцатых годов, и родились строчки, которые до сих пор будоражат воображение каждого сантехника: «Кто услышит раковины пенье, бросит берег и уйдет в туман». Берег. Море. «Белеет парус одинокий...».
Сейчас уже трудно припомнить, кто придумал эту фразу — я или Дуэлянт. Да и стоит ли? Ведь позднее один из нас дописал к ней целую повесть».
В библиотечке «Крокодила» массовым тиражом эта пародия вышла еще при жизни Валентина Катаева.
Михаил Жванецкий и Семен Лившин уже отыграли сцену у «Магазина».Кстати, к тому времени известинцы переманили Семена Лившина в Москву. А потом там же он при театре Михаила Жванецкого основал сатирический журнал «Магазин», который ныне редактирует «правдоруб» Игорь Иртеньев.
А Лившин? Семья перебралась в США, а с ней и наш герой. Но и в Сан-Диего он не захотел «терять форму». Началом было создание газеты «О’кей», а потом — невероятное. Американцы поняли, перевели, ощутили, что такое КВН. И неизменным членом жюри стал одессит Семен Лившин. Кстати, как видно, «жюрить» ему нравится. Уже дважды в США прошел всемирный литературный конкурс в Интернете среди одесситов — «Сетевой Дюк». И дважды в жюри был Семен Лившин.
«Поговорим о странностях любви» — назвал он третью свою книгу. Вот и поговорили.
Не перестаю утверждать, что Одесса — легендарный город. Даже ругань здесь своя, не понятная в любой другой стране мира. Сколько раз в детстве я слышал эти слова: «Иди ты… в баню Исаковича», и лишь лет в 14-15 от кого-то из старожилов узнал, что вот она, на одной со мной улице, на Кузнечной, где в мои, послевоенные времена, была гарнизонная баня, а до революции — прославленная баня Исаковича. Почему посылали именно туда? С водой в Одессе всегда было трудно, а таких бальнеологических процедур не было нигде. Цены кусались. Так что, если послать, то и тебе, и себе в удовольствие.
Позднее мы подружились настолько (что с того, что мне было двадцать, а ему шестьдесят), что я был принят в его доме, где вечно суетящаяся сестра Семена Ароновича — Рая ставила чай, а он из сундуков, из-под кровати, из секретера доставал (не побоюсь этих слов) мусор и сокровища, и все с одинаковым трепетом, с заговорщицкой улыбкой — дескать, только мы вдвоем понимаем настоящий смысл этих раритетов. В один из вечеров Семен Аронович показал мне фотографию старого человека и сказал: «Наш гахан». Я не понял, но не подал виду. А потом он выложил на стол удивительные книги — первый перевод Пушкина на караимский язык, фотографии караимских кенас, портреты семьи Исаковичей.
— Караимы — религия. А может, нация.После толкований Сталина, кто сейчас что разберет. Признают иудейскую религию, т.е. Ветхий Завет, но не признают Тору. А язык у них тюркский. Считают себя потомками хазар. Думаю, что точнее тебе может объяснить Семен Федорович Кальфа, с которым мы столько лет дружим, он ведь тоже караим. И тут оказалось, что ближайшее окружение нашей семьи, да и больные, которых лечит моя мать, — караимы. А я и не знал, не думал об этом — быть может, в этом и главная особенность Одессы. Признаюсь, уже иначе, с другим интересом, рассматривал я караимские архивы Семена Бабаджана — открывались неизвестные страницы истории города.
Книги В. Бабаджана в Одессе выпускало издательство «Омфалос», во главе которого стоял еще один одессит, литературовед, прозаик, поэт, эмигрировавший в Италию, Михаил Лопатто, опять-таки караим.
Запомнились в доме Семена Бабаджана рисунки караима Бориса Эгиза, ученика К. Костанди, документы о деятельности благотворительных караимских обществ в Одессе, которые не скупились на то, чтобы поддерживать культуру. По пригласительным билетам, рекламам, ресторанным меню я как бы изнутри ощущал реальную историю.
Сохранились, опубликованы воспоминания А.С. Стурдзы. Он с восхищением отзывается о глубоком уме Пушкина. Сохранились письма Н. В. Гоголя к А. С. Стурдзе. Но вот почему-то не переиздаются труды самого философа. Хоть богословские труды А.С. Стурдзы служили, как считали профессионалы, блестящей защитой православия.
Даже трудно представить, насколько это был профессиональный человек. И главное — трудоголик. Укрепление Кинбурна и Тирасполя, Овидиополя, эллингов в Николаеве, составление генеральных планов Вознесенска, Симферополя, Перекопа и Феодосии, наконец — создание обороны Черноморского побережья…
Город развивался со скоростью, немыслимой в те годы в России, удивлявшей Европу. Естественно, сюда стремятся предприимчивые, активные люди. Все тот же Александр Пушкин в романе запечатлел ресторатора Отона. Кстати, внук Отона, став архитектором, немало построил в городе, в частности, дворец князя Гагарина, ныне Литмузей. Пушкин дружил с литератором, историком и негоциантом Шарлем Сикаром.
«Для меня все народы равноценны и равно хороши, — писал Владимир Жаботинский. — Конечно, свой народ я люблю больше всех других народов, но не считаю его выше. Но, если начать мериться, то все зависит от мерки, и я тогда буду настаивать, между прочим, и на своей мерке: выше тот, который непреклоннее, тот, кого можно истребить, но нельзя «проучить», тот, который, даже в угнетении не отдает своей внутренней независимости. Наша история начинается со слов «народ жестоковыйный», и теперь, через столько веков, мы еще боремся, мы еще бунтуем, мы еще не сдались. Мы раса неукротимая во веки веков, и я не знаю высшей аристократичности, чем эта».
